Имя твоего волка

На старухиной шее, под ломкой морщинистой кожей, вздрагивала напряженная голубая венка. Очень слабо вздрагивала. — Я не хочу, чтобы ты… — Марго задохнулась словом, которое так и не смогла произнести, и замолчала, пытаясь удержать подступающее рыдание.

— Тсс, девочка, — старухина рука погладила девочку по голове — легко, почти невесомо, и устало соскользнула обратно на одеяло. — Ты ведь не думаешь, что все в жизни будет происходить именно так, как ты хочешь? Нет? А зря.

Марго приподнялась, удивленно и растерянно глядя на улыбающуюся старуху. Очень хорошо улыбающуюся. Так, как, наверное, не могут улыбаться умирающие. Сквозь слезы заплаканной Марго показалось, что старухины глаза и улыбка (непонятно как ожившая на полумертвых губах) сейчас юные, ясные и веселые. Совершенно такие, как много лет назад — когда Марго впервые встретила старуху и услышала от нее незамысловатую истину о глупости плача.

— А зря, — повторила старуха. — Потому что в жизни все происходит именно так, как ты хочешь. Если только ты хочешь этого по-настоящему. Я хочу умереть; поэтому, я умру. Но ты этого не хочешь, и поэтому я не умру. Для тебя. Понимаешь?

— Нет, — ответила Марго — сквозь слезы, отчаяние и растерянность. Чувствуя себя бестолковой дурочкой перед юной старухиной улыбкой и странными словами.

— Не плачь, девочка. Единственное, из-за чего стоит плакать — это смерть. А смерти на самом деле нет. Не плачь.

Сухая старухина ладонь вытерла слезы с заплаканных щек Марго, нежно погладила девочку по лбу. Марго, неожиданно для самой себя, улыбнулась в ответ на улыбку внимательных старухиных глаз.

— Твой волк волнуется, когда ты плачешь. Ты чувствуешь? Он сейчас бегает вокруг дома, скулит и рычит. Он хочет войти — но боится. Ты чувствуешь?

— Откуда ты знаешь?

Марго изумленно смотрела в старухины внимательные глаза. Глаза, умеющие проникать внутрь чужих взглядов — с быстротой и легкостью опытного взломщика. Для того, чтобы забрать с собой — не деньги, припрятанные хозяевами в тайниках; и не узорчатый ларец со старинными украшениями — а боль, страх, отчаяние. Иногда — смерть. Вынести из дома, так беззащитно открытого для незваных гостей. Вынести, прижимая к себе обеими руками.

Бережно — как бог весть какую хрупкую драгоценность — не упустить, не уронить, не разбить на пороге в колючие черные осколки, чтобы потом не пришлось собирать их, в кровь разрезая руки.

Нежно — как капризного царапучего котенка.

Осторожно — как задремавшую в тепле ладоней, змею. Понимая, что можно не успеть — до того, как она проснется и ужалит.

И иногда — не успевая.

— Откуда ты знаешь?

Старухины глаза улыбались.

«…Иногда, случается, так бывает между людьми… Как будто они все время держат друг друга за руку… Как будто они — это одно существо, с одним сердцем, с одним дыханием, одной болью — и одной жизнью…».

Старуха знала.

— Я не хотела говорить с тобой о смерти, девочка. И я не хотела говорить о третьем слоге, который нужно будет… Я бы не хотела, чтобы тебе пришлось прибавлять третий слог к имени твоего волка. В жизни бывает все, как ты хочешь — я только что сказала тебе об этом. Это правда. Только ты не всегда хочешь того, чего по-настоящему хочешь. Человеческие желания часто противоречат друг другу — вот в чем вся беда. Поэтому я говорю с тобой о смерти. И поэтому, когда-нибудь — я надеюсь, что этого не случится — тебе придется прибавить к имени твоего волка третий слог. Принеси-ка мне попить. Я, и правда, устала.

— Ты хочешь спать? — спросила Марго, в нерешительности останавливаясь над стайкой разномастных глиняных чайников и горшочков на печной приступке, и трогая по очереди их теплые шершавые бока.

«От лекарства до яда один шаг, девочка. И чем сильнее лекарство, тем более страшный яд из него получится — если ступить как-то не так — и отклониться на этот шаг. Имеет значение все. Что, когда и как: из чего, и в какое время суток ты готовишь отвар, сколько продержишь его над огнем и в какой посуде. Металл — для заклятий и ритуалов, дерево — для повседневного питья, глина — для лекарств…».

— Нет, сначала я хочу договорить, — отозвалась старуха.

— Хорошо, — Марго поставила на место толстобокий темный чайник с отломанной ручкой, и выбрала другой — поменьше, с голубыми цветочками по краю крышки.

…Металл — для заклятий, глина — для лекарств… «Почему ты так и не научила меня ни одному из заклятий?…» Марго с тоской и отчаянием смотрела на дрожащие костлявые старухины пальцы, бережно обнимающие бока глиняной кружки, где плескалось темно-коричневое питье. Питье, дарующее бодрость, но не жизнь. Увы, не жизнь. Тем более, для того, кто уже решил умереть…

«Почему? Тогда я сейчас могла бы…» Старуха протянула девочке наполовину опустевшую кружку, и по грусто-насмешливому взгляду Марго поняла, что старуха прочитала ее мысли. «Вот поэтому-то я и не научила. Чтобы ты сейчас не смогла…» — сказал старухин взгляд.