Имя твоего волка

Потому что — вот, совсем недавно они шли по дороге, и Анджей держал за руку маленькую испуганную заплаканную девочку, и чувствовал, как ее застывшая (похожая на холодную мертвую рыбку) ладошка согревается и оживает в его руке. И ему нравилось это чувствовать, и нравилось идти рядом с ней (просто маленькая девочка, которой одиноко и страшно… никакая не ведьма, какие дураки это придумали про нее?)…вот так бы идти и идти, и не оглядываться…потому что, в конце концов, что оставалось у него за спиной? Мамка и отчим, которым нет до него никакого дела; братец — подлиза и ябеда, тихонько хихикающий в кулак, когда отчим (нередко по наущению того же лиса-братца, своего родного сына) в очередной раз устраивал Анджею взбучку; сердитый кузнец, который только и знает, что орать и давать подзатыльники; пацаны…пацаны, с которыми вместе столько лет и столько игр…пацаны, которые уже давно и так же весело играют в эти игры и без него, Анджея — с тех пор, как он стал работать на кузнице…пацаны, которые сегодня смотрели ему вслед, пряча в кулаках камни — как будто он был для них чужаком… Все? Все. Совершенно ничего, ради чего стоило бы возвращаться… если бы конечно, ему было куда уйти. Потому что маленькая ладошка выскользнула из его руки (волшебная золотая рыбка, которую ему повезло случайно поймать, выскользнула из ладони и опять растворилась в темной воде…); и тяжелая решетка со скрежетом захлопнулась перед ним, отрезая его от уходящей девочки… И все, что ему осталось — только смотреть ей вслед…

А вечером разозленный (более всего тем, что провинившийся подмастерье даже и не собирался оправдываться) дядька запер Анджея в кузнице — в назидание и с целью наведения порядка на полках со старыми инструментами. Анджей попытался было выбраться — тщетно, потому что запоры на двери и ставнях были крепкими; как и сама дверь со ставнями. Едва не расплакавшись с досады — в том числе и на собственную глупость — это ж надо было притащиться самому к дракону (то есть, к разьяренному дядьке) в пасть; и устав от бесполезных попыток выломать треклятую дверь, Анджей задремал-таки к утру на куче какой-то ветоши, сваленной в углу, думая о девочке в белом платье, о сумасшедшей Анне, которая, наверное, сейчас с ужасом смотрела в черный колодец, видимый только ею одной (…нет, не только — еще девочкой, той самой, маленькой девочкой в белом платье…) — и о своем обещании. Обещании, которое Анджей так и не выполнил.

Потому что утром, когда хмурый дядька открыл дверь кузницы — и Анджей выскочил — диким зверьком из клетки — увернувшись от тяжелой и неповоротливой дядькиной руки и грозного окрика «Куда, паршивец?!»; утром Анна была уже мертва.

Она-таки не удержалась — и сорвалась — на самое дно своего черного колодца, где ей мерещилась ее утонувшая дочка.

«…А я знала-знала…ума решилась Аннушка-то…все ведьма наколдовала-то…» — причитала мамка Анджея, Аннина соседка; и собравшиеся вокруг вынутой из колодца Анны-утопленницы, бабы неодобрительно качали головами и ахали, соглашаясь. А Анджею, протолкавшемуся было вперед — и шарахнувшемуся от страшного неживого синего Анниного лица и навсегда замерзшей на нем улыбки — захотелось накричать на мамку — и даже ударить ее, чтобы она только замолчала. И, сейчас же устыдившись этой нелепой и нехорошей мысли, он рванулся назад, опять расталкивая причитающих баб, — бежать. От лживых мамкиных всхлипываний, ахов и охов, от страшной Анниной улыбки (и чему улыбалась? — черной воде-убийце, своей мертвой дочке, которая мерещилась ей в этой воде?…), от своей невыполненной клятвы. «Так приведешь Анну-то?» — темные, настороженные, но уже почти улыбающиеся надеждой, девочкины глаза — «Приведу. Чем хочешь поклянусь — приведу». Хвастливый лгун. Клятвопреступник. Ему не было прощения. И все-таки, он надеялся … надеялся — увидеть ее и объяснить.

Пренебрегая неизбежным наказанием за самовольные отлучки (с того случая дядька стал еще более суровым и непреклонным), Анджей приходил к железной калитке — и ждал, примерзая ладонями к холодным тяжелым завиткам ограды. Но девочка так и не пришла. Однажды он видел далеко за деревьями смутный светлый силуэт, промелькнувший так торопливо, что Анджей не успел ни окликнуть его, ни даже поверить в то, что это ему не примерещилось. Да, в общем-то, мало ли приведений могло бродить по этим «плохим местам» в дождливых летних сумерках?…

Странно, мысль о приведениях и прочей нечистой силе, больше не пугала Анджея. Его тянуло к проклятому дому, как пчелу к кадушке меда. Он уже больше не надеялся встретить девочку(ну, почти не надеялся) — он просто приходил посмотреть. Посмотреть на ее дом — огромный и такой мрачный с виду…Интересно, как ей там живется? Скучно? Одиноко? Или она уже привыкла — так жить — со своим сердитым и молчаливым дядей и уродливой нянькой. Не с кем поболтать, не с кем поиграть…хотя, наверное, в этом доме вообще не очень-то весело играть… Но, по крайней мере, в деревню девочка больше не приходила. Ну и правильно…