Ее волк казался вылепленным из черноты. Лапы, застывшие в напряжении незавершенного шага, вырастали из утонувшей в темноте земли; вздыбленная шерсть загривка была продолжением сердито ощетинившейся еловой ветки; а тропинка, неприязненно горбящаяся под ногами Марго, была продолжением когтей ее волка… Тропинка… нет, дорога — скользкая грязная дорога, которая липнет к ногам, не пускает, хочет затянуть в себя — в черную топь… и почти невозможно заставить себя сделать следующий шаг, потому что там, впереди (черный дом, из-за которого раздается детский смех…), впереди волк, приготовившийся к прыжку… Волк, в глазах которого закатываются два золотых солнца — в кровавую пену безумия…
Он не прыгнул. Почему-то так и не прыгнул, хотя Марго в какой-то миг показалось, что его лапы уже отрываются от земли, и даже больше — что его клыки уже смыкаются на ее горле (…разорванное горло — клочья сухожилий, глубокая черная рана, белые вывороченные позвонки — не сейчас, не думать об этом сейчас…). Он остановился, оборвав на середине длинный скользящий напряженный шаг — начало прыжка к беззащитному горлу Марго. Будто кто-то окликнул его посреди этого шага, и он споткнулся — и сбился, потеряв равновесие, дыхание — и цель. Будто неожиданно увидел внизу обрыв пропасти — и сумел остановиться на самом краю, покачиваясь и цепляясь когтями за скользкие камни. Он остановился, рыча и скалясь, и дрожа — и вправду пытался удержаться на краю невидимой пропасти. На краю своего неудавшегося прыжка.
А Марго, теряя равновесие и дыхание, балансировала на другом краю этой неожиданно упавшей между ними пропасти. На краю своего неудавшегося шага. И ей казалось, что она уже падает, так и не удержавшись — падает в ослепительно сияющую бездну золотистых волчьих глаз. Глаз, которые она знала лучше, чем свои собственные. Потому что смотрела в них чаще, чем в зеркало. И смотрела так, как смотрят в зеркало, разглядывая в их глубине — раньше золотистой, нежной, теплой и ласковой — свое отражение. И сейчас, как раньше, она пыталась отыскать там свое отражение. Отражение, утонувшее в ослепительно-яркой, плавящейся безумием глубине. Отражение, упавшее на дно кроваво-золотой пропасти, у которой не было дна.
Отражение, разбитое вдребезги, потому что волк, смотрящий на Марго, сходил с ума.
— Пожалуйста, — тихо сказала Марго, не узнавая своего почти беззвучного и бесцветного голоса. Осколки. Ей остались одни осколки. (Окно разбилось вдребезги, но никто не услышал — из-за грозы. Осколки стекла рассыпались по ковру тускло блестящими звездами, и одно из них поранило… лапу или руку? Левую, определенно одно — что левую…) Марго рассеянно потрогала левое запястье, оно саднило до сих пор. Со вчерашней ночи.
— Пожалуйста, — повторила она и увидела, как дрогнули острые кончики волчьих ушей. Но он не зарычал на этот раз. — Прости меня, — слова царапали горло — как осколки. Осколки разбитого окна на темно-багровом бархате ковра, похожие на мокрые рассыпанные звезды.
Она не думала, что ей когда-нибудь будет так трудно говорить. Говорить, глядя в золотистые одичавшие глаза своего волка, проталкивая слова-осколки сквозь сжавшееся горло.
— Прости меня… Прости за то, что тебе пришлось сделать. Ты не виноват, — она запнулась. От взгляда глаза в глаза кружилась голова. В его блестящих глазах отражалось небо… или, наоборот, небо было отражением его глаз… Небо, где золотые солнца падали в кровавую пропасть заката. Разорванное волком-ночью горло сегодняшнего дня; белые сухожилия облаков вздрагивали бесполезными клочьями, пропитываясь алой и черной кровью… Небо, в котором умирали солнца, закатываясь в ало-черную пропасть безумия…
«Мы утонем там — оба», — подумала Марго. «Потому что безумие — заразительно…» «Безумие заразительно, — как-то говорила старуха:… Не через дыхание или прикосновения. Вот так — глаза в глаза. Если смотреть достаточно долго. Всего-навсего…»
Безумие заразительно, подумала Марго, не находя сил отвести свой взгляд, тонущий в расплавленном золоте глаз сходящего с ума волка. Если смотреть достаточно долго… как долго? Если смотреть долго в одичавшие глаза волка… Волка, который все эти годы был ее единственным другом. Ее братом. Ее тенью. Ее отражением. Волка, который сейчас хотел убить ее — и почему-то пока этого не сделал.
«Мы утонем там — оба… И это будет справедливо, потому что он не виноват»…