Имя твоё...

Послушай: в мироздании, которое я как-то представил троекратным – материальное, духовное, нематериальное, – существуют сути вещей… Идеи – в третьем мире. Волновые пакеты – во втором. Материальные воплощения – в первом. Нашем. Тело умирает быстро в масштабах Вселенной. Волновой пакет распадается медленно. Идея вечна. Адам и Ева были первыми, в чьих земных телах воплотилась вечная идея любви. Идеальная любовь, потому что души их были идентичны. Не знаю, правильно ли говорить – клоны одной души. Но «родственные души» – еще хуже, это определение ненаучное и неверное. Пришло время, Адам и Ева умерли. Их волновые пакеты, мировые линии… Хорошо, назови это душами. Их души не раз возвращались в материальный мир, но всякий раз… почти всякий… приходили порознь, в разное время, в разных странах… клоны не могли найти друг друга в материальном мире и возвращались в свой. Лишь очень редко… Орфей и Эвридика. И еще некто Айно и Кербела, я не знаю кто это, может, они жили где-то на островах Океании или в джунглях Индии, но их любовь тоже изменила мир.

Как наша.

Мир изменится?

Мир уже меняется, происходят процессы, которых не было прежде, и это скоро станет заметно. Не сегодня. Может, не через год. Мироздание медленно обретает новое равновесие.

А Валера?

Да, тоже клон. Клон нашей с тобой общей души. Без него невозможно победить смерть. Он нужен, как катализатор в химической реакции. Как Змей для Адама и Евы. Ад для Орфея и Эвридики.

Айно и Кербела?.. Что-то было и тогда, но нам не дано узнать…

Я чувствую, что ты прав, мой хороший, мне не нужно доказывать, что это так, но… как все-таки?

Как… Ты ведь с Валерой познакомилась при странных обстоятельствах, и, если не думать о нашей общей сути и его роли в нашей судьбе, то я не понимаю, как могла ты быть с ним так долго – несколько лет! Конечно, у тебя и мысли не было выходить за него замуж, сколько раз он тебе предлагал оформить отношения, а ты отказывалась, ты не представляла, как этот человек будет жить в вашей квартире, вставать по утрам и пить холодную воду из крана на кухне, где мама будет в это время жарить всем яичницу… Почему-то эта воображаемая картина пугала тебя больше всего, даже больше другой картины, столь же воображаемой: Валера приходит поздно ночью домой пьяный, он провел вечер с приятелями, ты их прекрасно знала, ничтожные люди, и обстоятельства у них ничтожные, ты с ними как-то познакомилась – не со всеми сразу, конечно, а по одному, – и ужаснулась пропасти, что между вами лежала: вроде бы человек пожимает тебе руку, а на самом деле стоит по другую сторону обрыва, и даже лицо его видится в тумане, а рука тянется издалека, будто щупальце, ищущее добычу.

Родной мой, ты видишь во мне этот образ? Он часто мне снился, и утром я его боялась, но действительно – я не хотела выходить за Валеру, а почему мы были вместе столько времени… С ним было просто. С другими мне было сложно, я не находила общего языка с подругами ни в техникуме, ни потом, когда начала работать, я не могла говорить с мужчинами, потому что нас интересовали совершенно разные вещи. Я все время играла какую-нибудь роль – и каждый собеседник ожидал, что роль, которую я играю, окажется в его вкусе, той ролью, какую он сам любит в жизни. А я играла не так, каждый раз и со всеми не так, как они ожидали, хотя прекрасно понимала, что нужно делать, чтобы понравиться, войти в круг, быть принятой. Мне этого хотелось, но в роли, которые нужно было играть, я всегда вносила элементы театра абсурда. То есть, это им казалось, что я играю пьесу абсурда, которая никак не соотносится с их жизненным спектаклем. На самом деле я всегда играла правильно, так, как нужно было – я видела людей такими, какими они были на самом деле, а не такими, какими хотели казаться. Они тоже играли роли, но играли поверхностно, скользили по видимости, а я забиралась в глубь, и только потому всем казалось, что я переигрываю или веду роль неправильно, а то и просто шокирую своим поведением. Потом они задумывались – о себе, кстати, а вовсе не обо мне, я как бы выводила их на ту дорогу, по которой они могли идти к самим себе, и они шли, и понимали себя лучше, чем раньше, и делали выводы, и изменялись, но обо мне не вспоминали, – не вспоминает уже разгоревшийся огонь о той спичке, что создала первый язычок пламени…

Мне было сложно играть, и потому я долго не задерживалась ни в одной компании, и ни один мужчина не мог вызвать во мне ответного чувства – резонанса не получалось, потому что каждый раз я играла глубже, чем требовалось партнеру.

А с Валерой…

Валера был таким же, совсем таким же, я это с самого начала понимала прекрасно, но с ним все происходило иначе, и этого я не понимала вообще.