Имя твоё...

Из-за лифтовой шахты появились люди – впереди, бледный и больше всего на свете желавший сбежать отсюда подальше, поднимался наш участковый, кажется, его звали Тимофей Богданович… Или Богдан Тимофеевич? Он раза два-три в году приходил проверять, нет ли у нас жалоб, а на самом деле хотел убедиться, что в квартире не живут посторонние, не вставшие на учет в отделении милиции.

Участковый посмотрел мне в глаза, и его ужас передался мне, как передается от одного тела к другому электрический заряд, в физике это называется наведенным электричеством, и я не понимала, почему эта ненужная информация возникла в сознании и сразу была смыта волной нашего общего страха перед мертвым телом, поднимавшимся по лестнице вместо того, чтобы лежать на столе в морге.

Что я мог сделать? Голоса моего Алина не слышала или, слыша, не понимала. Сознание ее было для меня закрыто. Я кричал «Остановись!» и уже не понимал точно, к кому обращаюсь. Может, к Валере?

Он протянул ко мне руки, и меня больше всего поразило, что я узнала длинный шрам на предплечье – дня за три до моего отъезда в Израиль мы были с Валерой в ресторане, скорее в кафе, если судить по размерам, да и оказались мы там случайно, шли мимо, захотелось перекусить, вошли… И Валера умудрился тупым ресторанным ножом порезать себе руку. Не пойму, как это получилось, то ли нож сорвался, то ли руку Валера неудачно положил на стол, но царапина оказалась длинной и довольно глубокой, выступила кровь, пришлось прижать рану салфетками, официанты засуетились, а мы ушли, так и не дождавшись заказа. Поехали ко мне, дома я промыла ранку, перевязала и… В ту ночь Валера остался у меня, мама перешла спать в гостиную, мне было не по себе – предчувствие возникло, или это мне сейчас так кажется? Но я почему-то была уверена – вернусь из Израиля, и между нами все будет кончено. Или все только начнется.

Валера тянул ко мне руки, а я стояла, как вкопанная, что-то держало меня. Ужас? От ужаса я бы, наверное, бросилась бежать, хотя куда мне было бежать, кроме собственной квартиры и того места в передней, где тело Валеры лежало несколько часов назад? Может, он именно потому пришел сюда после смерти, чтобы увидеть, впитать информацию о том, как ему было здесь больно… Из-за меня?

Ладонь его коснулась моей щеки, а позади Валеры толпились люди, и никто не решался сделать хоть что-нибудь. Что они могли сделать? Арестовать Валеру и увести… куда? В тюрьму? Он не сделал ничего противозаконного. В сумасшедший дом? Но разве Валера сошел с ума? Может ли сойти с ума существо, ум которого отключился в момент смерти? Ведь смерть определяется как состояние, при котором умирает мозг. Так куда его? Назад – в морг? Живого?

Ладонь Валеры коснулась моих губ, он хотел, чтобы я поцеловала его пальцы – так мне казалось, он хотел, чтобы я попросила прощения… За что? Попросив прощения, я взяла бы на себя вину в его смерти, но разве я его убила?

Я не стала целовать холодные пальцы, я сделала шаг назад, и выражение лица Валеры мгновенно переменилось, стало обиженным, как у малого ребенка, который ждал, чтобы взрослые сделали ему что-нибудь приятное, а они вместо этого наказали его, поставив в угол – к паукам и тараканам.

– Господи, – сказал Веня в моих мыслях, – когда это, наконец, кончится?

Он хотел спросить: когда начнется?

– Помоги мне, – попросила я. Веня был в телефонной трубке и почему-то не мог оттуда выйти, будто его заперли там и заговорили выход волшебным телефонным словом.

– Иди сюда, – сказал я. Я действительно не мог выбраться – но не из трубки, я не мог выбраться из собственной сути, из собственного страха, знал, что, если страх и прочие эмоции сохранятся, то сохранится и барьер, отделявший меня от Алины. Я не мог объяснить себе, откуда у меня возникло это знание. Впрочем, разве не сказано было: «Ты знаешь все, но боишься того, что знаешь»? Был ли мой страх страхом знания? Знания чего?

Автобус тряхнуло, на мгновение мое сознание вернулись в мир, где я ехал в Тель-Авив – мир медленных перемещений, медленных решений и медленных состояний, я успел заметить, как справа от дороги промелькнули светофоры и знакомый профиль холма, мы миновали перекресток Мегидо, слева – километрах в пяти – осталось самое странное место на планете, горка, ничем не примечательная, кроме странного и не осуществившегося пока обстоятельства – именно здесь должно состояться главное сражение между силами добра и зла. Гора Мегидо. Ар-Мегидо. Армагеддон.

Почему именно сейчас автобус оказался здесь? Впрочем, где ж ему оказаться, если это восемьсот сорок третий маршрут из Кацрина в Тель-Авив?

Я протянул руку и коснулся затылка Алины – пушистых волос, которые мне захотелось погладить, но не было времени. Времени не было совсем, я обнял Алину, мы теперь стояли рядом, она бросила на меня взгляд, в котором было больше радости, чем страха, и сказала:

– Ты пришел… Ты смог…