Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

Он сунул руку под одежду и достал свернутый рулон бледной, сморщенной кожи. Развернул его, показывая черные и синие надрезы – следы кнута, а ниже, на одном из двух хорошо заметных полушарий, – черный шрам, напоминающий герб Раймона де Ноая.

Вийон превратился в соляной столп. Буквально. Злость, страх и самоуверенность улетучились, словно воздух из проколотого рыбьего пузыря.

– Что ты сделал?! – крикнул он. – Кроше? Что это?

– Я содрал кожу с Жанетт, – ответил спокойно мальчишка. – Когда выбирался сюда, подумал, что хорошо было бы иметь доказательство под рукой, чтобы суметь посильнее прижать старого козла. Мы ведь не могли притащить в плебанию труп целиком…

– Что-о-о-о?!

– Тело было тяжелое. Потихоньку портилось. Я содрал с него кожу, чтобы ты, Вийон, не возился с этим. Она была смуглая, но прекрасная, словно шатры Кедара, словно завесы Шальма. Солнце ее опалило. Сосцы ее – как двойни молодой серны, пасущиеся меж лилиями. Прекрасны они были, подруги мои, но, увы, кожу с них я не снимал, ибо – зачем? Я ведь трудился не для того, чтобы вы таращились на обычные сиськи, но чтобы иметь подпись господина прелата… К чему эти вопли, Вийон? Что тебе не нравится, я никак не возьму в толк?

– Как же… Как ты это сделал… О Боже! – Вийон отпустил прелата и отступил в сторону. Все еще не мог поверить в то, что видит, – в Кроше, который держал на вытянутой руке кожу, содранную со спины Жанетт.

– Я знаю, кто ты, – простонал священник, после чего опустился на колени.

– Не страшно, – отвечал спокойно Кроше. – Я тоже догадался, кто этот Господь из дуба, Деревянный пророк, или как там вы его называете. Пойдемте в церковь, разбудим его и зададим вопросы, на которые не знаем ответа. А если его слова нас не удовлетворят – то просто его убьем.

– Кроше, ты… – Вийон наконец понял. – Боже Святый, Владыка небесный… Почему, парень?

– А каким я должен был сюда прийти? Таким? – Кроше приложил два согнутых пальца ко лбу. – Разве только затем, чтобы сбежалась сюда половина Парижа и епископ с хоругвями! Я пришел, потому что дело это тайное, мой поэт, но все же скажу тебе, что его стоит не только запомнить, но и описать.

– Пиши себе, что хочешь и сколько хочешь, но я выхожу из этого дьявольского паломничества. Хватит. Ухожу и ничего не желаю знать. Ничего не желаю слышать. Особенно из уст деревянного беса. Бывайте, добрые люди, честны́е христиане, ангелы и дьяволы. Нет мне дела до ваших проблем. Возвращаюсь на путь преступления и греха. Всего хорошего.

– Не так быстро, – сказал Кроше. И вдруг, совершенно неожиданно, толкнул поэта на стену. Удар был таким сильным, будто нанесли его кузнечным молотом. Вийон и представить не мог, чтобы ребенок обладал такой силой и скоростью. Он ударился головой о стену, сполз на пол, и тогда парень пнул его в бок, наподдал в живот и в голову – и Вийон со стоном согнулся пополам, провалился в красноватый мрак, в бархатную темноту и тишину.

А Кроше, который бил его, не выпуская из ладони содранную кожу Жанетт, ухватил левой рукой поэта за ногу, поволок по полу к дверям перехода, что соединял плебанию и ризницу церкви. Остановился на миг и кивнул господину прелату.

– Ты идешь с нами, или я должен делать это самостоятельно?!

– Да, Господин… – Раймон де Ноай послушно вскочил с колен и, не переставая произносить молитвы, побрел за Кроше.

12. Деревянный пророк

Вийон не столько потерял сознание, сколько на некоторое время стал словно парализованный. Тем временем Кроше волок его по каменным плитам к церкви. Голова поэта подпрыгивала на камнях словно мячик, а всякий удар влажного ребра известкового блока казался расплатой за каждый из грехов поэта. Муки совести закончились где-то на двадцати двух смертных грехах, когда Кроше наконец добрался до ризницы, войдя за толстую дверь, которую послушно распахнул перед ним трясущийся прелат Ноай. Вийон не видел на его теле следов насилия – напротив, униженные поклоны прелата пробудили в нем подозрение, что священник всегда служил той стороне, что брала верх в настоящий момент. Вийон был абсолютно уверен, что, пообещай ему Кроше, что вытянет его живым из этой передряги, уже завтра преподобный Раймон поменял бы сутану на козлиную шкуру, а вместо того чтобы произносить проповеди, отправлял бы святотатственные шабаши.

Вийон застонал, когда парень отпустил его ногу. Поэт оперся на локти и поднял голову, перевернувшись на бок, пылающий огнем, а потом сел, не спуская глаз с Кроше.

Малец взял фонарь у священника и пошел к кресту, на котором вызревала бледная бородатая фигура Деревянного пророка, или же Господа из дуба – как называл его священник. Посветил ему прямо в глаза, оскалился в злой ухмылке и, словно мало ему было шуточек и шалостей, схватил того за бороду и дернул вверх.

– Просыпайся, дорогой батюшка!

Глаза пророка раскрылись. Ранее, когда Вийон их видел, были они мутными и затянутыми туманом. Теперь смотрели умно, хотя и с печалью.

– Ты пришел, сын мой. Я ждал.

Голос Деревянного пророка был низким, раскатистым, словно мрачный стук деревянной колотушки прокаженного.