Вокруг стражников закипело. Толстый, тянущий ноги мужчина в кожаном чепце, идущий неловко, словно марионетка в вертепе для зевак, ухватил Готарда за бригантину, другой навалился всей тяжестью, сбил с ног. Стражник споткнулся, потянув за собой орущего Ганса, упал под напором окровавленных, неловко двигающихся тел…
– Матерь Божья! – завыл. – Нет! Не-е-е-е-ет… Не-е-е-е-ет… Боже, отомсти за меня!
Мещане, словно безумцы или оборотни, плотно обступили стражников, окружили их сплетениями жадных рук, кривых пальцев, ощупывая бьющиеся тела. Несколько сильных рук разорвали кожанку и кафтан Ганса, дюжина туловищ склонилась над стражником. Вийон увидел, как дикие, со спутанными волосами головы наклоняются, а оскаленные клыки вгрызаются в человечье мясо. Затрясся, когда понял, что среди них был и бородатый, ободранный нищий, и городской советник в вышитом жемчугами вамсе, и благородная дама в богатом чепце с рогами. Красная кровь брызнула на кожу, ткань и меховое манто! Рыки и крики стражников смолкли, как ножом обрезанные, превратившись в стихающий низкий хрип.
– Юрген! – заорал поэт на подмастерье кожевника. – Беги, а не то…
Но мещане уже шли прямо на него. Схватили его грязными окровавленными руками за кафтан, окружили, словно барсука в норе. Поэт видел, как дергали тело несчастного, словно хотели разорвать его на куски.
Вийон ворвался в толпу, как ядро, выстреленное из бомбарды. Повалил двух пинками, толкнул третьего; ухватил вопящего Юргена за руку, выдернул, выволок из сплетения тел. Подмастерье всхлипывал, кровь вытекала из раны от укуса на щеке, надорванные рукава вамса свисали, словно сломанные птичьи крылья.
– Убегай! – Франсуа толкнул его в сторону ворот. – Ухо-о-одим!
Тень пала на Вийона с высоты. Костистый, согбенный старикан был в полушаге, целясь растопыренными пальцами прямо ему в глаза. Поэт непроизвольно заслонился плечом, увидав на миг мертвые, стеклянные глаза нападавшего. Потом всей своей тяжестью ударило в него расслабленное тело, он почувствовал вонь грязи и разложения, резкий запах смерти, госпожи человеческой судьбы и фортуны, которая неким причудливым образом приказала шагать по свету тем, кто давно уж должен был лежать в ледяных могилах.
Старик зашипел, стараясь ухватить Вийона за шею. Охваченный паникой, поэт ударил его коленом в живот, добавил носком кожаного сапога по гениталиям, но на нападавшего сие произвело не большее впечатление, чем укус блохи. Впрочем, Вийон был уверен, что в таком состоянии и в такой момент противника не удержала бы даже приставленная к животу гаковница.
Он отчаянно оттолкнул нападавшего, опрокинул его. Костистые пальцы старика схватили поэта за рукав робы, разодрали ткань аж до подмышки, когда поэт дернулся назад, вырываясь из хватки ледяных пальцев.
Мещане… Они направлялись к нему, идя на помощь его преследователю. Босой и грязный фамулюс[156]
в вытертом кафтане и черной, выбившейся рубахе заходил слева. Справа двигался толстый, приземистый фертик в кармазиновом вамсе, в берете на мастерски завитых волосах. В боку его торчал кусок железа – наконечник сулицы, сломанной сразу за кривым крюком.Вийон развернулся на пятке, уклонился от леса воздетых рук, ушел от каменных взглядов уродливых оборотней, что шагали по его пятам, раскачиваясь и спотыкаясь.
Крикнул от страха, когда заметил, что круг смыкается, и в тот же миг поскользнулся на болотистой дорожке, упал на колени и рухнул прямо в центр лужи, заправленной солидной порцией размоченного конского навоза. С воплем вскочил, видя, как идут в его сторону, и одновременно услышал посвист клинка; человек в кармазиновом вамсе качнулся назад после рубленого удара по плечу, шее и через лопатку. Вийон услышал хруст, с которым меч перерубил кости и сухожилия. А потом увидал мрачное лицо Яна из Дыдни, державшего меч.
– Вставай! – крикнул поляк. – Бери жопу в руки, французик!
И дернул его с земли с такой силой, какой Вийон от него и не ожидал. Поволок его следом за собой, словно тряпичную куклу, махая мечом направо и налево. Рубанул склоненную башку мещанина, одним коротким хлестким ударом отрубил руку, протянувшуюся в их сторону. Вийон выругался. Отрубленная рука упала в грязь, словно ветка, отделенная от ствола дерева. Но из обрубка не хлестнула кровь, а у человека, которому руку отрубили, вид был такой, словно он и вовсе не заметил потери. Продолжал идти к ним раскачивающимся шагом с вытянутой левой рукою и стеклянными, будто у трупа, глазами.
– Что с ними?! – простонал Вийон. – Как это… Боже Святый!
– К воротам! – крикнул Ян из Дыдни. – Двигай, дурачина!
– А они?
– Они мертвы! Это упыри! Вперед!
Вийону не нужно было повторять дважды. Он понесся в сторону башни как преследуемый заяц, спиной чувствуя мертвые взгляды саарбуржцев, а в ушах слыша пробивающиеся сквозь обезумевший стук сердца шорох и топот мертвых ног мещан. Схватил за плечо онемевшего Юргена и толкнул его к проходу.