– Пробьемся к ратуше, возьмем оружие, гаковницы, арбалеты и что там еще найдем. Вернемся сюда, заберем всех на повозку – и прочь из города.
Одна из женщин, услыхав эти слова, заплакала, зарыдала душераздирающе.
– Господа рыцари! – взрыдал, словно баба, трактирщик. – Не уходите! Ради мук Спасителя нашего, не покидайте нас в беде! Я много слыхивал о чести и мужестве поляков, так неужто вы нас, убогих, оставите без помощи?!
– Маловато у нас оружия. Осталось всего десяток добрых стрел к арбалетам. Да и самих самострелов – два только. Не бойся, добрый человек. Возьмем оружие и порох в цейхгаузе и вернемся сюда, коли Бог поможет.
–
– Эта корчма и от пердежа развалится, – сказал Марчин из Мышинца. – Поэтому нужно поискать место побезопасней. А как сквозь толпу стригонов без оружия пробиваться? В ратуше найдем арбалеты, порох, может, даже гаковницу или бомбарду. Не бойтесь – наша вылазка едва несколько минут продлится. Если затворите за нами ворота и станете следить за окнами и дверьми, ничего с вами не случится.
– Даю
Перекрестился размашисто и склонил голову.
– Знаю что вы, немцы, данного слова не держите, но на меня можете положиться, как на Завишу из Гарбова.
– Как думаешь в ратушу пробиваться? – спросил Марчин. – Едва высунешь нос на улицу, тебя сразу стригоны сцапают да выпустят потроха на потеху толпе, даже если на тебе нюренбергский доспех будет.
– Есть один способ, – пробормотал Ян из Дыдни. – Польский и простой. Проедем по ним и растопчем эти паршивые трупы. Проедем до ратуши на лошадях.
Вийон внимательно взглянул на поляка.
– Снарядим жеребчиков, наденем доспех. Скорее у меня на руке член святого Франциска вырастет, чем вы убедите меня, что эта вонючая череда простецов выдержит атаку двух рыцарских копий!
– Хорошая идея! – оживился Марчин. – Очистим дорогу копьями и мечами, а за нами пусть бегут слуги да «башмаки», – мотнул головой на Вийона и Яксу, который молчал, словно рот ему на два замка затворили.
– Безумие, – пробормотал Кершкорфф. – Ум… умрете… Безумие на вас нашло или упились вы, господа…
– Это тоже, – чихнул Ян из Дыдни и отставил пустой кубок от вина. – Ясное дело, что мы пьяны, поскольку, во-первых, мы поляки, а, во-вторых, такая идея на трезвую голову прийти не могла.
– Я отсюда и на шаг не ступлю, – выдавил купец. – Никуда…
– Вот и славно, – согласился рыцарь. – Милсдарь француз, а на тебя мы можем рассчитывать? И на вас, пан корчмарь?
Вийон кивнул, но трактирщик покачал головой.
– Я человек подневольный, – сказал хрипло. – Тут мое место. Подле жены да ребенка.
Жена корчмаря всхлипнула, заплакала тихо, словно подчеркивая весомость его слов.
– А ты, пан кожевник?
Вопроса можно было и не задавать. Юрген лежал на лавке, сотрясаемый дрожью. Лицо его горело от жара.
– Жвикулис, Доброгост, Якса! – скомандовал Ян из Дыдни. – Седлайте коней, готовьте доспехи и оружие. Через три «отченаша» – выдвигаемся!
Все они вскочили с лавок да табуретов. Вийон вынул из ножен баселард, подтянул пояс с кошелем, поплевал на ладони.
– Господин, – худой торговец согнулся перед поэтом в униженном поклоне. – Поговорите за меня с рыцарями, чтобы позволили… идти с вами. Я тут не останусь.
– Не знаю, пригодитесь ли вы, – пробормотал Вийон. – А тут будете в безопасности.
– Не с Кершкорффом, – прошипел незнакомец так тихо, чтобы ни одно из произнесенных слов не донеслось до ушей купца. – Я – Ицхак Мендель. По-простому – Изя, обычный еврей из Каменца, ясновельможный господин… И я боюсь, что этот купец Кершкорфф за бороду меня станет драть и во всех бедах обвинять примется. А я только торговлей занимаюсь, никакой не алхимией…
Вийон вопросительно глянул на Яна из Дыдни. Рыцарь кивнул.
– Хорошо, Мендель. Ступайте с нами бить немцев.
5. Dies Irae
Ян из Дыдни сел в широкое рыцарское седло с луками, что поднимались над пряжкой пояса. Сидя на одоспешенном коне, в полном нюренбергском доспехе и простом шлеме на голове, выглядел он как железный голем, способный сдержать поход гуннов, визиготов, сарацинов и янычар развратного султана Мехмеда, что за свою короткую, но распутную жизнь уже в который раз мечтал захватить Константинополь.
Марчин из Мышинца тоже был уже в седле; рыцарский конь его шел боком, бил копытом, мотал башкой, как если бы не мог дождаться момента, когда расправится с проклятыми стригонами, что крутились, будто сельские дворняги, за воротами таверны.