Имяхранитель

Пастух в крайнем изумлении вытаращился на меня, пес выбежал вперед и, расставив лапы, вздыбил на загривке шерсть, стадо развернулось ко мне тылом. Пастух? Или собака? Нет, все-таки пастух. Рискуя в качестве благодарности за спасение получить в горло вершковые зубы, я снесла мальчишку наземь, и в следующее мгновение что-то тяжелое ухнуло на траву чуть дальше нас, даже земля вздрогнула.

– Тихо, малыш, тихо! – тяжело шептал Иван, стиснув необъятную шею волкодава пальцами, крепкими, как плотницкие клещи. – С хозяином все в порядке. Все в порядке.

Солнечный хищник, лениво оскалившись, повел в мою сторону горящим взглядом, соскочил с луча и затрусил в долину, ни разу не сбившись с рыси. Я опередила его на считанные секунды, жертвой должен был стать именно мальчишка-пастушок. А Иван чутьем, отточенным за время охоты на горгов, мгновенно понял, чем все это пахнет, и сорвался вниз лишь мгновением позже меня. Если бы не он, мои деньки окончились бы в клыках волкодава. Такому человека перекусить – раз плюнуть. Пес сдавленно рычал, но умело придавленный тяжелой тушей обломка, лишь вхолостую щелкал страшными зубами.

– Отойди от пастушка! – скомандовал Иван.

Я отпустила испуганного парнишку, и тот взлохмаченный, мгновенно взвился на ноги, дико вращая глазами.

– Теперь отзови собаку! Отзови собаку! – внятно отчеканил обломок. – Эвисса соскользнула с обрыва и не смогла вовремя остановиться! Не смогла вовремя остановиться! Отзови пса!

Парнишка пришел в себя. За ошейник оттащил пса и голосом успокоил страшного волкодава. Иван помог мне подняться и, ни слова не говоря, увлек за собой в деревню.

– Я, правда, сорвалась с обрыва, – буркнула по дороге. – Не смогла остановиться и снесла паренька.

Люди не верят в то, чего не видят. Я, конечно, могу рассказывать о солнечных тварях, но всю правдоподобность моих баек сведет на нет репутация ненормальной дуры, которая время от времени бросается на прохожих, толкается и дерется. Иван не мог не слышать этих сплетен обо мне, поверит ли он россказням о солнечных зверях? Доказать их существование мне нечем, и я предпочла промолчать. До самой деревни мы не сказали друг другу ни слова. Кажется, Иван мне не поверил, во всяком случае, вопросов не задавал. Не-е-ет, обломок гораздо проницательнее, чем хочет казаться.

С легкой душой поставлю против этого утверждения свою дурацкую жизнь.

Удивление + отчаяние

Далее мы оставили следы на островах Псифео и Заховорнас. Помянутые острова – симпатичные куски суши с живописными лагунами, будто специально созданными для отдыха и купания – пальмы, водопады, нежнейшая лазурь моря, ломаная береговая линия. С радостью отметила для себя полное отсутствие признаков цивилизации. Даже не предполагала, что размеренная и упорядоченная жизнь светской дамы со временем так утомляет. На островах нет ни малейшего намека на светскую жизнь Столбового-и-Звездного, на скоростную железную дорогу, на суетную жизнь и прочие радости просвещенного общества. Обломок, ты гораздо более прозорлив, чем хочешь казаться.

Мадерас. Тут проходит ежегодная выставка мадеры. Не думала, что подобные мероприятия посещают столь высокопоставленные особы, как принцы крови. С замиранием сердечным узрела в одном из выставочных павильонов Ромаса с многочисленной охраной. И самое странное: встретившись с нами, Фридрих скривил губы и еще малость – обнажил бы клыки, как давешний волкодав. На то Иван лишь усмехнулся и, обняв меня за плечи, увлек дальше.

– Вы знакомы?

– Да, – обломок нехорошо ухмыльнулся, но от подробностей воздержался.

Но я не была бы дурой, если бы не сложила два и два. Государь внезапно восстал после болезни как раз в тот момент, когда провалилась попытка захватить императорский дворец. По странному стечению обстоятельств аккурат на следующий же день Ивана, «побывавшего в камнедробилке», подвез к самому дому Диего Оломедас. Уж он-то, как пить дать, был в самом центре той заварушки, и по слухам, к ней приложили руки мятежные принцы.

– Все простить не может? – с самым невинным видом осведомилась я. – До чего же злопамятная фамилия!

Иван резко остановился, круто развернулся ко мне и несколько мгновений смотрел прямо в глаза. Милая бумага, не сказать, что я пережила самые неприятные секунды своей жизни, но мало что в жизни буду вспоминать с большим нежеланием. В душу нисходит холодок, и тебе мерещится то, чего нет на самом деле. Я живо представила, как сжимается пудовый кулак и после короткого хода с хрустом врезается в мой наглый подбородок, следствием чего является – панихида, последний путь и последний приют в топке острова Погребального. Но Иван лишь холодно ухмыльнулся и потащил меня дальше.

С острова мы ушли, разжившись ящиком пиникейской мадеры. Разжившись или обогатившись, как правильно, милая бумага?