Имяхранитель

Иван несколько минут негромко звенел цепью, потом надолго замолчал и, судя по дыханию, уснул. Милая бумага, представляешь? Он просто-напросто уснул! А наш сокамерник потусторонним голосом изрек:

– Пусть поспит. Силы еще пригодятся. Ему, наверное, здорово досталось?

– Если вы за пару минут кончаете четверых, трудно рассчитывать на всепрощение.

– Четверых? – протянул голос. – Ваш спутник не самый смиренный человек на свете.

– Пятерых, – сквозь сон, лениво бросил Иван. – Пятый умрет на днях. У него больше нет желудка, а эти идиоты напоили его водой.

– Действительно, идиоты, – пробормотал голос в темноте и в свою очередь умолк.

Хладнокровие + жестокость

Дальнейшие события лишь подтвердили слова нашего сокамерника. Кстати, когда нас на следующий день вывели на палубу, мы с Иваном узрели во плоти обладателяголоса из темноты. Сильно изможденный человек, до самых глаз заросший пегой бородой, бросил на нас холодный взгляд и усмехнулся. Чуть ниже Ивана, наш товарищ по несчастью и после полугода плена оказался широким в плечах, но худым и плоским, как стиральная доска. С него будто соскребли всю плоть, и он стал похож на пугало, которое в поле распирает деревяшками драную рубаху. Пока нас по очереди водили в гальюн, обломок, прищурившись, стрелял по сторонам заплывшими глазами и внимательно разглядывал «голос в темноте», пиратов, горизонт. Милая бумага, говоря: «выводили на палубу», я имела в виду следующее: нас выводили в цепи, даже меня, а, подведя к гальюну, пристегивали к стене. Рассеченная бровь Ивана запеклась кровяной коркой, и страшная треугольная дыра над глазом всякий раз повергала меня в ужас, стоило взглянуть обломку в лицо – все внутри мерзко обрывалось и валилось куда-то в пропасть. Лицо распухло, губы вздулись, цвета преобладали лилово-вишневые и ядовито-сизые.

Во многом Огано, так звали «голос в темноте», оказался прав. Пираты не сводили с меня глаз, а взгляд Серого Кита, того самого пирата с грязно-седой бородой, который в ночь абордажа приставил к моей шее нож, просто поверг в отчаяние. Целой и невредимой мне оставалось существовать считанные дни. Увы, призрак выкупа был слишком туманен и весьма отдален по сравнению с соблазном использовать меня гораздо более доступным и варварским способом.

Вынесли на палубу пятого, того самого, чью смерть предсказал накануне Иван. При этом пираты бросали на обломка ненавидящие взгляды, на что Иван лишь усмехался разбитыми губами и презрительно ругался вполголоса: «Идиоты!». Без лишних церемоний Серый Кит осенил погибшего собрата прощальным знамением, и того швырнули за борт.

– Чего они хотят от тебя? – спросил Иван Огано в трюме, уже после прогулки.

– Ничего, – равнодушно ответил тот. – Взять с меня нечего, убивать не спешат, вот и катаюсь с ними.

– Бежать не пробовал?

– Не сподобился, – усмехнулся Огано. – Летать не обучен, да и грехи к земле тянут. Тяжеловат выхожу.

– Сколько всего пиратов? Я насчитал двенадцать.

– За вычетом твоих пятерых – четырнадцать. Двое ведут вашу яхту.

– Пока не ослабли, нужно бежать.

– И рад бы посмеяться, да не смеется что-то.

– Потом посмеемся, на свободе. Их всего-то двенадцать на боте.

– Даже для тебя многовато.

– Если у них не будет арбалетов – нет ничего невозможного.

– Пираты не жалуют арбалеты.

– Я это заметил.

– А ведь когда-то их было двадцать три, – тоскливо протянул Огано.

– И куда делись четверо? – усмехнулся обломок.

– Мне повезло меньше. Пять-четыре в твою пользу.

Милая бумага, куда я попала?

* * *

Серый Кит решился. Я поняла это по взгляду, затуманенному спиртным и похотью. Атаман смотрел на меня так, что никаких сомнений не осталось – ближайшей ночью должно было случиться страшное. Ивана Серый Кит с ближайшими приспешниками без лишнего шума убрал бы, а меня ждала участь, по сравнению с которой участь жертвенного агнца показалась бы верхом справедливости и везения.

Куда мы шли, на какой выкуп надеялись пираты, если нас даже не спросили, откуда мы родом и как велик наш выкупной капиталец? Ивану это показалось подозрительным с самого начала, с чем не замедлил согласиться Огано. Понятно, оба они калачи тертые, а у меня силы таяли, как твердое масло на сковороде. Последний всплеск сил ожидался ближайшей ночью, потом накатило бы спасительное сумасшествие, а может быть, и физическая кончина. Не хотела бы остаться в здравой памяти, когда… Бр-р-р-р!