Имидж старой девы

– Слушай, Малютин, у нас тут еще вдобавок колесо спустило. Подержи этого типа у себя еще минут сорок, самое большее – час, ладно? Очень тебя прошу! Сочтемся, гадом буду!

И бросил трубку.

Малютин мгновение смотрел на телефон, дивясь такой несусветной наглости. Чтоб он еще хоть раз связался с автозаводскими ментами… Взял для них важнейшего фигуранта, а они никак не удосужатся приехать за ним. Что-то темнит Хоботов… колесо, то да се…

Ладно, живешь сам – и другим жить давай. Можно выручить человека. Подождать сорок минут, даже час и даже полтора – не вопрос. Если Костин выключил Карлыгокова как надо, то Бузмакина вполне можно оставить присмотреть за этой мразью. Дело сейчас не в этом! Вопрос в другом.

Честно говоря, звоня Хоботову, Малютин еще оставлял себе некоторую надежду, что выяснится вопрос, который сейчас занимал его больше всего. Например, что произошла какая-то ошибка, путаница, жуткое недоразумение. Но если Хоботов еще на пути в аэропорт…

Да что случилось?! Куда пропал этот парень?

Напрашивается один простейший ответ, конечно… Он просто ушел из кабинета. Вот через эту дверь, ведущую на крыльцо. Вышел – и…

Ну, чушь. Не больной же он! Уйти без денег, без документов, плюнув на то, что уже объявлена посадка на его рейс. Нереально!

А что тогда реально?! Где в реальности может находиться этот Туманов?!

Вибратор мобильника снова глухо, надрывно загудел.

«Номер не определен», – высветилось на дисплее.

Малютин сложил руки на груди и угрюмо отвернулся от телефона. Ответить ему было ровным счетом нечего.

Катерина Дворецкая, 10 октября 200… года, Париж

Как известно, жизнь – штука однообразная. Ночь-день, утро-вечер, жизнь-смерть, сон-явь… У меня затянувшаяся явь. Лизочек опять не спит!.. Лежит у меня на руках, смотрит снизу вверх с глубоким интересом. А я качаюсь перед окном и пою, даже не вполне соображая, что именно:

Мой Лизочек так уж мал,
Так уж мал, так уж мал,
Что из скорлупы ореха
Фаэтон себе для смеха
Заказал, заказал, заказал!

Господи боже! А это еще что?! Откуда?

Из бездн памяти, как пишут в романах. Вспоминаю, что эту песенку я выбренькивала одним пальцем на фортепьяно, когда по настоянию маменьки таскалась в музыкальную школу. Это был такой ужас… Одно из самых кошмарных впечатлений детства. Мне было нестерпимо скучно, я боялась учительницы, которую раздражала своей музыкальной тупостью, мамани боялась до дрожи, потому что, увидев хилый трояк в моем дневнике, она принималась кричать, ругаться, а иногда и отвешивала оплеуху или награждала нерадивую дочку подзатыльником.

– Не мучай ты ребенка, – помнится, говорила тетя Эля, моя ненаглядная королева Элинор. – Ну не ее это дело – музыка, неужели ты не понимаешь?! Не ее.

– А что – ее? – с презрением смотрела на меня мама. – Да она просто лентяйка! Лень раньше ее родилась. Спит на ходу. Ей бы только книжки читать, больше ничего не нужно. Толстая, неуклюжая. Бестолковая! Вон у людей дети играют на музыкальных инструментах, занимаются гимнастикой, танцуют в балетных кружках…

– Но ведь они не родились такими, – пыталась успокоить ее Элинор. – Они этому учатся с раннего детства. А у тебя девочка только месяц музыкой занимается, а ты уже хочешь, чтобы она играла Первый концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром.

– Всего месяц! – перебивала мама. – Целый месяц! И ничего, никакого результата, даже элементарной песенки не может подобрать: трам-пам-пам! Приходят ко мне гости, я думала: ребенок садится за пианино, играет, все поют, всем весело… Чувствую, все это были напрасные мечтания. Зря столько деньжищ на инструмент выкинула.

– Валентина, погоди, все еще будет, – увещевала Элинор. – Девочка просто не такая, как все. Она вроде меня, пойми. Позднее зажигание! Повзрослеет позже, в разум войдет позже, но потом ты ее не остановишь. Зато она прочитала уже сейчас книг в десятки раз больше, чем все ее ровесники. Это же тоже развитие и образование, как ты не понимаешь?!

– Нет, правильно говорил ее отец: ни слуха, ни голоса, тратить на нее время бессмысленно! – твердила мама, которая, как всегда, слышала только себя и заводилась от собственных эмоций еще сильнее.

«Так вот в чем дело! – смекнула я. – Вот в чем дело! Она все еще никак не может простить отца, который ее бросил. И пытается доказать, что он ошибался. Во всем: и насчет ее, и насчет меня. А насчет меня он, наверное, был прав…»

– Черт, ну почему мне осталась именно эта плакса! Не вой! – выкрикнула в ярости мама.

– Валентина! – резко обернулась к ней Элинор. – Замолчи! Замолчи сейчас же! Как ты смеешь…

Мама с ненавистью посмотрела на меня, на сестру – и выскочила из комнаты.