Имидж

Она отвернулась, примостила кастрюлю на плитку, вставила вилку в розетку. Долго стояла спиной к Андерсону, приподнимала и возвращала на место большую, не по размеру кастрюли, эмалированную крышку. Он отметил: его старая верная подруга, его «одуванчик», в последнее время перестала краситься — русые волосы, начиная от корней, медленно вытесняли хлопковый цвет. Впрочем, от этого она не становилась менее красивой.

Светлана, не оборачиваясь, заговорила:

— Георгий Иванович ушел от жены, совсем. Пришел ко мне, с чемоданом. Я как была, ключ схватила, пальто накинула, и сюда. У тебя ночевала… Что делать?

Она повернулась. Они встретились глазами.

Он опустил голову.

Она вздохнула. Медленно сняла фартук.

— Пойду, темно уже. Завтра на работу. Не провожай, ты с дороги, устал.

— Останься, рано еще…

— Нет, Андрюша. Не рано и не поздно. Просто пора.

Задребезжала крышка.

Он подошел, наклонил голову, прикоснулся щекой к упругим душистым волосам, прижался лбом к плечу и, цепляя губами пуговицы на мягком домашнем платье, опустился на колени.

— Я даже цветов тебе не привез, что ли… Прости…

Обнял, сцепил ладони за ее спиной, глубоко уткнулся сморщившимся лицом в мягкий живот, со стоном потянул в себя воздух и — загудел, забухал, затрясся в мокрых рыданиях.

«Андерсон, Андерсон, — гладя по свалявшимся волосам. — Андрей, Андрюша? Какой же ты Андерсон? Прости меня. А я — тебя…»

Потомок царского офицера, сгинувшего от нежелания менять высокий природный образ ради нового, придуманного кем-то, бытия, — Андрей, не справившийся с имиджем, изобретенным ради необычной жизни, — стоя на коленях, уже почти успокоившись и лишь изредка вздыхая и всхлипывая, еще долго не отпускал Светлану.

Пока на его лице не стянула кожу горькая сухая соль…

Пока ее горячее тело не высушило тонкую фланель…

Пока не перестала дребезжать крышка….

Пока не застреляла раскаленной эмалью притихшая было кастрюля.

И отпустил.