Имидж

Он пригласил ее на медленный танец… Компаньоны почти не обратили на это внимания, ну ничего… Она оказалась худенькой девочкой в коротком, но пышном, под балерину, розовом платье, с незамысловатой прической из гладких темно-русых волос, в которой самой заметной деталью был непослушный пружинистый завиток на виске, словно спиралька серпантина, украшающего перламутровое маленькое ушко. По тому, как она держала голову на тонкой шее, чуть набок, можно было предположить, что волосы в обычные дни жили аккуратной мягкой косичкой, уютно мостящейся на хрупком плече и теребимой тонкими смуглыми пальцами, которые сейчас лежали, как крошечные усталые балеринки, почти без прикосновения, на предплечьях Андерсона.

— Меня зовут Андерсон. А вас, извините, наверное, величают Ниной или Тамарой. Или Наной?…

— Я Варвара, — просто ответила девушка, — очень приятно. — Глянула внимательно и добавила: — Варя.

— Ва-ря… — растягивая, повторил Андерсон, вслушиваясь, как будто оценивая на звук собственного голоса необычное слово. — Редкое имя… Тем более, для грузинки.

Варя усмехнулась:

— Так же, как и ваш «форин нейм» — для, наверное, русского. Кстати, с чего вы взяли, что я — грузинка?

— А разве нет? Вы что, не с Кавказа? — в его голосе просквозили неприязненные нотки. Он не любил, когда местные девушки ходили под руку с выходцами из Кавказа, Средней Азии, с болгарами, африканцами — которых полно училось в местных институтах. Он обернулся, нашел глазами Светку, уже, казалось, хохочущую по-английски. «Оу, йес!.. Оу, ноу!..» Нет, все-таки правильно, что он выбрал сегодня объектом для нападения иноземцев.

— С Кавказа, — подтвердила Варя, проследив направление его взгляда, — с Кавказа. Красивая у вас девушка.

— А… эта! — Андерсона застали врасплох. — Это сестра. Как сестра, друг. А вы тоже не одна? Я не имею ввиду всю вашу кампанию…

— Да, я пришла с Володей Беридзе, — она вывернула голову, указывая на свой стол. — Вон тот, он отличается от всех. Огненные волосы.

— Рыжий?

— Огненный, — без эмоций поправила Варя.

«Оу!.. Кис ми, плиз!» — завизжала Светка, барахтаясь на коленях у африканца.

Андерсон обеспокоено завертел головой:

— Варя, вы какой язык изучали? Я, например, немецкий… Что она там глаголет?

Варя лукаво улыбнулась, состроив вопросительную паузу.

— Это сестра, сестра. Это сестра! — успокоил ее Андерсон.

— Ничего особенного, мистер Андерсон. Ваша сестра говорит: «Поцелуй меня, пожалуйста».

— А!.. — Андерсон выдал хриплое междометие, смесь разочарования и облегченности. — А я то думал… А, скажите, Варвара, Барбара, Барби… можно я буду вас так называть?…

— Нет.

— Спасибо. Скажите, все-таки. Ваш этот… Володя — грузин?

— Возможно, — ответила Варя. — Спасибо.

— Что значит «возможно» и за что спасибо? — не понял Андерсон.

— За танец, — Варя мягко отделилась от него, — музыка, мистер Андерсон, умолкла шестьдесят секунд тому назад.

Воспоминания о последнем часе пребывания в ресторане зыбки и неуверенны. Не только в силу того, что природа предусмотрела автоматически вытирать из памяти болевые сектора, имеющие способность бесконечно, цикл за циклом, травмировать прошлым выздоравливающее настоящее. Скорее всего еще и оттого, что в какое-то мгновение в ресторане Андерсон ощутил себя бесконечно, непоправимо обманутым. Такое бывает с разочарованно пробудившимся человеком: только что там, за порогом сна, в руках была какая-то прохладная розовая сказка — он соприкасался с нею, слышал ее мятное дыханье, чистый ровный голос… И тогда утреннее настоящее, отрицающее сон, которое наплывает всеми обычными радостными красками и звуками, раздражающе, неприятно, вероломно…