Имитируя визг

— Спасибо, — тихо отозвался он, перехватил из моих рук платочек и сунул на законное место, в карман. Затем перекинулся на сидевшую пред его ликом с гордо выпрямленной спиной Катерину Михайловну. — Ты очень хорошо рассуждаешь. Сидишь тут с высоко поднятой балдой, — Катя нахмурилась и подняла балду, пардон, голову еще выше, так, что ее глаза устремились на одинокий карниз над окном, не имевший ни штор, ни тюля. — И корчишь из себя пуп земли, — тем временем говорил Акунинский. — Ну кто мне выделит людей для слежки за чьей-то там подругой лишь из-за того, что она похожа на двух жертв маньяка? Сколько их таких, похожих-то? Послушай, может, я и садист, и изверг, и лысый хрен, — сказал он с нажимом, из чего следовало, что слова эти были произнесены неспроста, а были процитированы, — и шило у меня… в каком-то месте, не знаю, ты не успела сказать, но я, как ни странно, хочу вам только добра, и если б вы сами послушались меня хоть раз, то не пришлось бы вам просить меня о наблюдении за похожей на жертвы подругой, потому как об этих жертвах, как и о самих преступниках, вы знали бы лишь понаслышке, и жили бы как нормальные, человеческие люди!

Я ухмыльнулась, но, заметив суровый взгляд Акунинского, тут же подавила улыбку. Это надо так сказать — «человеческие люди»? Куда там Паше с его Перу-беру.

При словах «изверг», «садист» и «шило в каком-то месте» Любимова заметно покраснела и, лишившись своего гордо-независимого имиджа, цвет лица больше не меняла, очевидно, думая над тем, что с жучками будет теперь обращаться крайне осторожно. По всему выходило, что «дядей в фургончике у подъезда Юли Образцовой» являлся сам следователь.

— Борис Николаевич, — напомнила я о себе, — а кого убила Лида? — С тех пор, как Пронина ударила меня в висок ногой, я много раз задавалась этим вопросом и кое до чего додумалась. Мне хотелось проверить свои догадки.

Следователь смерил меня осуждающим взглядом из-под хмурых бровей, затем подобрел:

— Прощаю тебе любопытство, не каждый может похвастать, что десять лет учился вместе с будущей серийной убийцей. — На самом-то деле причина доброты Бориса заключалась в благодарности за то, что я нашла платок, и теперь он возмещал мне долг. — На счету Семеновой Лидии Ивановны Орловская А.М., Антонич Э.Б. и едва не стали вы. Плюс к тому, несколько раненых студентов.

— Вот вы и ошиблись.

— Что? — удивился следователь. А я была довольна тем, что поняла чуточку больше, чем умный служитель закона.

— Поправлю вас: едва не стала Катя. Меня она убивать не собиралась. Потому и сбежала от меня в окно аудитории в институте. Потому и вырубила меня приемом каратэ, чтобы я не мешала ей убивать Катю. — Я почесала бровь. — Не пойму только — зачем? Сперва у меня были некие догадки, но Катя их порушила, так как совсем туда не вписывается. Что она вам сказала?

Следователь встал со стула и прошелся по кабинету взад-вперед.

— На этот вопрос она ответила лишь то, что мне «не дано понять». Что это означало? — Он пожал плечами. — Ничего, добьем. А затем проведем экспертизу, вдруг она ненормальная, ваша Семенова?

— Может, мне повезет? Устройте мне с ней свидание! — предложила я и добавила жалостливо, напустив в глаза влаги: — Прошу вас! — зная, что этот прием на твердого с виду, но мягкого внутри старшего друга действует безотказно.

— Хорошо, — немного подумав и продолжая при этом ходить, согласился Борис Николаевич. — Думаю, смогу сделать это даже завтра.

— Дядя Борис… — Я надула губы и плеснула еще больше влаги в глаза с целью привести его в умиление, еще пуще разжалобить и выкачать желаемые сведения. — Расскажите, пожалуйста, про первого маньяка-убийцу. Я столько ночей не спала, все ломала голову над…

— Подержать? — беспардонно перебил он даму, как делал дольно часто.

— Чего подержать, вы о чем? — не поняла я.