Иммигрант

— Oui. Je voudrais savoir pour le travail (да, я хотел бы узнать про работу) — сказал я уверенно.

Молодая девушка лет двадцати пяти, посмотрела на меня и спросила:

— У вас есть какие-то документы?

Я достал из кармана документ, выданный мне в комиссариате, и показал ей.

— С этим документом, — сказала она, увидев эту бумажку, по всей вероятности, не в первый раз, — вы не имеете права на работу. — Je suis désolé (мне жаль).

Я поблагодарил её и вышел на улицу. В принципе получилось то, что я и ожидал. Просто водитель автобуса в метро не понял, вероятно, о моём сегодняшнем статусе или это я недостаточно доходчиво ему объяснил. «Ну да ладно», — подумал я и отправился в свой любимый Парк Пятидесятилетия, который находился неподалёку. В метро на сбор мелочи я сходил ещё несколько раз, пока случайно не познакомился там с молодым турком, который, видимо, приняв меня за своего, обратился ко мне по-турецки. Я ему ответил, что не понимаю, он, недолго думая, предложил мне работать в мебельном магазине с окладом в двадцать пять долларов в день плюс чаевые, которые оставляли в основном пожилые бельгийцы после доставки им мебели. Я согласился. Турка, с которым я познакомился, звали Бурхан, он работал в мебельном магазине своего кузена — водителем и доставщиком мебели. Бурхан был ничем не примечательный молодой человек лет так двадцати пяти. Невысокого роста, черноглазый и черноволосый. С первых же дней работы в магазине я стал ездить с Бурханом по Брюсселю и его окраинам, доставляя мебель в основном тем же пожилым бельгийцам, которые щедро оставляли чаевые за доставку, но Бурхан делиться не собирался и от жадности забирал всё себе, лишь изредка, когда уже какая-то старушка или старичок протягивали непосредственно мне пять или десять долларов, он, конечно же, их не выхватывал и ничего не говорил. Так на какое то время у меня появилась постоянная работа. Петя Киевский также не засиделся в метро, найдя вскоре работу в очередной автомастерской. Да! Что насчет нашего друга-хорвата. Я встретил его спустя несколько недель. Он стоял у ворот Пети Шато: побритый, подстриженный, прилично одетый, ожидая своего друга, тоже из Хорватии, вероятно, идущего по его же стопам. Мы поздоровались, он рассказал мне, что во время его попрошайничества познакомился с уже не молодым богатым бельгийцем, который, по-видимому, пожалел его и предоставил жильё в своём доме, а также работу садовником. Сказал, что платит богач ему меньше, чем он «зарабатывал», но зато в комфорте и, что немаловажно, не в лагере, а также переезжать из страны в страну пока не придётся.

Глава 21. «На вольных хлебах»

С приходом весны обычно всегда приходит что-то новое. И меня также эта весна не обошла стороной. Прохаживаясь утром по двору лагеря и дыша свежим весенним воздухом, я услышал, как по громкоговорителю назвали моё имя и фамилию. «Вот чёрт, — подумал я, — неужели второе интервью! Что-то быстро». Подойдя к проходной, уже хорошо знакомый мне охранник вручил заказное письмо и попросил расписаться. Я взял конверт, который не был похож на предыдущий, и направился к себе, по пути гадая, что же это может быть за письмо. Зайдя в свой «кабинет», я аккуратно распечатал конверт и принялся изучать написанное, открыв предварительно словарь-переводчик. Из письма я узнал, что мне предоставляется социальная и денежная помощь и в течение максимум двух недель мне нужно будет покинуть лагерь и переехать в своё жильё, которое необходимо найти за это время. Я опешил. Как-то неожиданно. Шесть месяцев пролетели, как шесть дней! Ну да ладно, надо действовать, времени и в самом деле немного. Взяв письмо, я отправился к своему социальному работнику Франку. В обязанность социальных работников входила помощь в поисках жилья для выезжающих. Они находили в газетах объявления, связанные со сдачей любого доступного жилья, которого на тот момент было предостаточно, и, обзванивая по несколько адресов в день, выбирали более подходящие, предварительно обсудив район и место, в котором выезжающий хотел бы жить. Я постучал и зашёл к Франку в офис, он, как обычно, встретил меня приятной дружелюбной улыбкой, при этом сказав:

– Ça va (всё хорошо)?

– Ça va bien (всё хорошо)! — ответил я и протянул ему письмо.

Франк быстро прочитал его. Но в конце письма заметно смутился. Он посмотрел на меня в недоумении:

— C’est très étrange (это очень странно).

Франк знал, что я нахожусь в лагере уже полгода, а также постоянно посещаю уроки французского, поэтому он разговаривал со мной на французском, стараясь не приплетать русскую речь. Хотя ему самому порой хотелось попрактиковаться и поговорить только на русском языке, но, видимо, не сейчас. Франк встал со стула и начал ходить по офису, потом взял телефон и куда-то позвонил.

* * *