Иммигрант

Жак в это время стоял в халате на балконе и курил сигару. Увидев нас внизу, он приветливо помахал своей большой ладонью. Поднимаясь по лестнице, я понимал, почему Петя остался курить на улице и не пошёл со мной. Он просто не хотел нигде ставить свою подпись, оставаясь ни к чему не причастным. Я вошёл. Жак сразу предложил мне присесть в большое мягкое кресло. В это время в комнату вошла служанка и спросила у Жака, нужна ли она ему ещё сегодня или нет. Жак, махнув рукой, дал ей понять, что она свободна и может идти. Он подошёл и сел возле меня, открыл папку и достал оттуда контракт, в котором надо было только указать имена и поставить подписи. На маленьком столе, где мы заполняли бумаги, на серебрянном подносе стояла дорогая узорная бутылка Hennessy X. O. Жак взял два бокала и, налив в них коньяк, протянул мне один. Я взял бокал, посмотрел на улыбающегося Жака, который сидел очень близко, практически вплотную, и залпом выпил полбокала отменного согревающего напитка.

— Роберт, ты уверен, что твой друг будет давать тебе половину от арендной платы? Я лично в это слабо верю, — сказал Жак спокойным, но гремящим басом, и, всё также улыбаясь, посмотрел на меня исподлобья своими большими добрыми голубыми глазами.

— Je ne sais pas… nous verrons (не знаю, — сказал я, — мы посмотрим).

Я взял контракт, пожал ему руку и вышел на улицу, где на бордюре сидел и докуривал свою сигарету Петя Киевский. На следующее утро, взяв контракт и билеты в два конца, я отправился на поиски богом забытой деревушки, как говорил Франк. В лагере я решил не завтракать, но по дороге на ж/д вокзал зайти в знакомое мне кафе и выпить чашечку кофе с пирожным «корзинка», обильно усыпанным малиной и клубникой, а сверху, как снегом, присыпанным сахарной пудрой. Позавтракав, я пришёл на вокзал, который всё время мне напоминал Стаса и Севу, а также нашу бесшабашную поездку в Амстердам с Яврюхой и Петей. Поезда ходили регулярно с небольшими промежутками, поэтому долго ждать не пришлось. Я сел в вагон для курящих и за время моего пути (двадцать пять минут) успел выкурить одну сигарету. Не говоря уже о моих соседях по столику, за которым сидели уже не молодой мужчина лет сорока и женщина примерно такого же возраста, но выглядела она на все пятьдесят; за этот промежуток времени они успели выкурить по четыре сигареты. Эти курильщики даже пяти минут не могут прожить без сигареты; вагоны для курящих были созданы определённо для таких, как они, а я больше дыма там наглотался, чем покурил. «Больше в такие вагоны не ногой», — подумал я и вышел на перрон. Был прекрасный весенний день. Я подошёл к ближайшей автобусной остановке и, проверив расписание, нашёл нужный мне автобус, который подъехал минут через пять-шесть. Доехав до конечной остановки, перед выходом я поинтересовался у водителя, где находится остановка на автобус, идущий до нужной мне деревни, на что водитель ответил, что это она и есть, предупредив при этом, что этот автобус ходит крайне редко, придётся подождать. Я прождал минут тридцать, прежде чем подъехал нужный мне автобус. И на нём мне пришлось проехаться ещё столько же. Выйдя на конечной остановке, я очутился совсем не в деревушке, как описывал мне её Франк или как я себе её представлял, а в очень даже милом маленьком городке. После каменного Брюсселя пройтись по зелёной цветущей улице было очень приятно, пусть даже это была и единственная центральная улица этого городка. Показав первому прохожему — пожилому мужчине — письмо с адресом, он, добродушно улыбаясь, указал мне нужное направление. Вдоль всей дороги росли молодые, уже зелёные деревья, на всех домах и офисах висели вазоны с разноцветными петуньями, отовсюду доносилось пенье птиц. Атмосфера в этом городке стояла очень спокойная и умиротворённая, совсем не такая, как в большом, людном и шумном городе. Я прошёл мимо двух очень миловидных кафе и подошёл к небольшому одноэтажному новому зданию. На входе просторного фойе никого не оказалось, я прошёл дальше и зашёл в неосвещённый коридор, где все двери были закрыты, кроме одной, которая была приоткрыта, — оттуда просачивался дневной солнечный свет. Я постучался и, не дожидаясь ответа, вошёл. За столом сидела женщина лет тридцати пяти, пышных форм, очень добрая, на первый взгляд, и улыбчивая. Я поздоровался, показал ей письмо, а также контракт с подписью и печатью, поставленные Жаком. Французский не был её родным языком (во фламандской зоне разговорный язык был нидерландский), к тому же все фламандцы, не скрывая того, говорят на французском неохотно, поэтому общаться с ней мне было довольно легко. Она открыла стоящий за ней железный сейф и достала оттуда деньги. Выдаваемая сумма была чётко рассчитана на оплату жилья и на провизию. Положив передо мной деньги, она сказала:

— Может быть, вы хотели бы рассмотреть как вариант для проживания наш милый городок? Подумайте, деньги будете получать те же, а затраты в три раза меньше, — сказала она и широко улыбнулась.