Иммигрантские Сказки

И она позвонила маме. Дайна в тот момент переехала в Россию, получила российский паспорт, она всегда говорила «я – неправильная латышка, правильные латыши – блондины и едут в Англию, а я – брюнетка и отправилась в Россию», но суть не в этом, а в том, что у нее не было латышского паспорта, то ли отказалась от него, то ли отобрали, все это старая история, старая, а потому мутная. Инесс попросила Дайну приехать и помочь ей поступить в колледж. Инесс хорошо училась, знала английский, она раньше, еще там, дома, училась в специализированной английской школе, результаты были завидные, и рисовать она любила. Дайна получила визу и загранпаспорт, прилетела сюда, в Нью-Йорк, и попросила Инесс оформить ей документы, разрешение на работу, вид на жительство. За это она не бросит дочь, то есть, она ее и так и эдак не бросит, она любила ее (Гарри замолчал, раздумывая, как это оформить) сильнее всех, больше, чем любят детей, сильнее, чем некоторые любят богов. Собирая свой единственный чемодан, она так рвалась к ней, так хотела ее увидеть, что взяла только загранпаспорт с визой, а внутренний российский – забыла. Она поняла это лишь в аэропорту, но не расстроилась тогда, решив, что ей, в случае чего, пришлют, отчего же нет. Да и зачем ей здесь российский внутренний паспорт?

Инесс поступила в колледж с хорошим крэдитом, Дайне пришлось оплачивать только часть. Жить Инесс захотела одна, Дайна нашла ей комнату в Бей Ридж, тогда и цены были другие, и Бей Ридж был другим. Инесс решила стать преподавателем живописи, арт-терапевтом, много денег этим и тогда было не заработать, но она рвалась, по крайней мере так это выглядело со стороны, со стороны Дайны, то есть. Дайна видела то, что хотела видеть, она смотрела на нее с восхищением, боже, как она говорила о ней тогда! С ним же, с восхищением, самозабвенно оплачивала ее комнату в Бей Ридж и даже приезжала раз в неделю наводить там порядок. Документы Инесс, вроде, начала делать, они пошли к адвокату, началось оформление воссоединения семьи, Дайна всего пару месяцев была без разрешения на работу, затем получила и его. Пошла убирать в квартирах, в частных домах, это было неплохо по деньгам, она хохотала тогда здесь, на Брайтоне, сравнивая свою зарплату там, инженером пищевой промышленности в Риге, или где-то потом в России, с гонораром клининг-леди. Она была презентабельная клининг-леди, худенькая такая, подвижная, смуглая, волосы развевались на ветру. У нее были фартук, перчатки, заколки и шапочка с резинкой, тележка со всем необходимым, я видел ее как-то, когда она ходила убирать к кому-то тут, на Брайтоне. Себе она тоже, конечно, сняла жилье – маленький невзрачный бейсмент неподалеку, если бы она знала, как опасно снимать здесь бейсменты, но думаю, там стоял вопрос цены, а она была одна, без семьи, любила прогулки, мало времени проводила дома, почему бы, с этой стороны, и не бейсмент?

– Мы редко виделись тогда с нею, но я был рад. Врут, что дружба – та же любовь, только без секса. Буллщит. Любовь – это когда каждый день, и чтоб не врозь ни минуты, а мы спокойно так жили с ней, каждый по-своему, я – с твоей матерью, ты тогда в Гарлеме снимала что-то с тем парнем, помнишь (помнить этого Лена совсем, кстати, не хотела), которого ты бросила потом ради Вовки (а вот это вспомнить стоило)? А с ней мы порознь существовали, нам хватало того, что мы просто есть. Раз в неделю, в месяц, встречались на берегу.

Временную гринкарту Дайна получила, с ней два года можно жить припеваючи, но потом, когда эти два года пройдут, надо подавать на пятилетнюю. И вот, когда эти два года практически уже истекли, Инесс не сдала выпускной тест в колледже. Как это не сдала, почему, она хорошо училась, – все было мраком покрыто, Дайна сказала, что Инесс обвинили в плагиате, она дрожала от ярости, не зная, где искать правду. Инесс, по ее словам, погрустила немного, сказав матери, что это ошибка, но правды не добиться, и поступила в другой колледж, снова на материны деньги. Все было по-прежнему ничего, уборок было много, Дайне стали давать частные особняки, она там делала такие уборки, что я б так ремонт не сделал.

– Перестань, папа, ты всегда отлично делал ремонт.

– Рад за себя, – иронично ответил Гарри.

– Она веселая тогда была, все равно веселая. Поступив в другой колледж, не знаю уж, какой, что-то там было связано с психологией, Инесс познакомилась с парнем-американцем и собралась выходить за него. Дайне этот парень, помню, очень. Не. Понравился.

«Ках!» – справа раздался глухой деревянный стук. «Ках!». Затем «чорк, чорк, крекс». Черный силуэт за спиной отца громко стучал своим массивным клювом по спинке скамьи.

– Видишь, дорогая моя, – сказал Гарри, оборачиваясь к вороне, – я не вру. Правду говорю. Не понравился теще будущий зять. Но всем, в общем-то, плевать было…

«Ках!» – громче прежнего стукнула ворона.

– Ты мне так лавочку всю раскрошишь, я понял, понял, – примирительно отреагировал Гарри, и продолжил.