Иммортели

Изменнику, сгубившему меня!..

Тебе готов поведать вся я скоро,

Рыдая горько... Кто ты. как сюда

Проник, не ведаю; по звукам разговора —

Ты флорентиец, верно... Я тогда

Был Уголино. Высших Сил решеньем

Нам суждено быть вместе навсегда

С епископом Руджьери, чьим веленьем

Я. как изменник подлый, схвачен был

И умерщвлен; услышь же с изумленьем,

Как Руджиери страшно мне отметил,

Какие вынес я тогда страданья,

И чем он ныне казнь такую заслужил!..

Уж много раз луна неверное сиянье

С небес роняла в щель ужасной башни той,

Что „башни голода“ мой жребий дал названье

(Хоть многих в будущем постигнет жребий мой!..),

Вдруг страшный сон, покров грядущего срывая,

Приснился мне полночною порой,—

Мне грезилась охота удалая;

Она неслась к гope[19], что. много долгих лет

Пизанцев с Луккою враждебной разделяя,

Воздвиглась посреди; завидев волчий след,

Руджьери с сворою собак голодной

Гнал волка и волчат; за ним неслись вослед

Гуаланд, Сисмонд, Лафранк[20]; но скоро бег свободный

Измучил жертвы их, и вот увидел я,

Как звери острые клыки в борьбе бесплодной

Вонзили в грудь себе: погибла их семья!

Тут стоны тихие меня вдруг пробудили,

То хлеба жалобно просили сыновья

И слезы горькие во сне обильно лили!..

Зачем спокоен ты, скажи мне! ты жесток!

Коль до сих пор твои глаза сухими были,

Скажи, над чем бы ты еще заплакать мог!..

Настал желанный час, нам есть тогда давали,

Но глухо прогремел в последний раз замок,

То „башню голода“ снаружи запирали...

Тогда бесстрашно я в лицо сынам взглянул,

Слез не было в очах, уста мои молчали,

И вот, собравши дух, в последний раз вздохнул

И весь закаменел, не слыша их рыданья;

Анзельм. малютка мой, ко мне с мольбой прильнул:

„Отец мой, что с тобой?!“ Ответ ему — молчанье,

Так сутки целые упорно я молчал,

Сдавив в груди своей безумное страданье!

Когда же через день дрожащий свет упал,

В их лицах я узнал свое изображенье

И руки в бешенстве себе кусать я стал;

Они же, думая, то — голода мученье,

Сказали: „Было бы гораздо легче нам,

Когда бы, съевши нас, нашел ты облегченье.

Ты плотью нас облек презренной, ныне сам

Плоть нашу совлеки!“ — но я молчал упорно,

Бояся волю дать рыданьям и слезам...

Прошло еще два дня, на третий день позорный,

О для чего, земля, ты не распалась в миг,

Мой Гаддо с жалобой, с мольбой покорной

„О, помоги, отец!“ упал у ног моих

И умер... Как теперь меня ты видишь ясно,

Так видел я потом еще троих,

Погибших в пятый день от голода... Ужасно!..

Я их ощупывал и звал, слепой от слез,

Три долгих дня. увы, но было все напрасно!

И вот безумие в моей душе зажглось,—

И голод одолел на миг мои страданья!»

Замолкнул и опять, как будто жадный пес,

Стал череп грызть, прервав свое повествованье,

Очами засверкал и зубы вновь вонзил

В еду проклятую и, чуждый состраданья,

Зубами скрежеща, вдруг кости раздробил...

О Пиза, о позор страны моей прекрасной,

Где нежно «si» звучит, о если б покорил

Тебя нещадный враг... пускай четой ужасной

Капрара двинется с Горгоною скорей[21],

Чтоб преградить Арно плотиной самовластно,

Пусть жителей Арно зальет волной своей,

Пусть яростный поток твои затопит стены!..

Пусть был отец изменник и злодей,

Но дети бедные не ведали измены!..

ДАНТЕ И БЕАТРИЧЕ

Мне было девять, Биче — восемь лет,

Когда у Портинари мне впервые

Она, смеясь, послала свой привет...

Стоял душистый май... тогда лучи живые

Одели в золото ее простой наряд,

Одежду красную и кудри завитые

И навсегда к ней приковали взгляд!..

Она казалась мне в тот миг подругой нежной

Бесплотных ангелов, что в небесах парят,

Но смертным кажутся лишь цепью тучек снежной,

Позолоченною пурпурною зарей...

И голос прозвучал в моей душе мятежный:

«Ты побежден, воззри, твой Бог перед тобой!..»

Затрепетала грудь, чело огнем горело,

Проснулся Жизни Дух и силой роковой

Багровым факелом зажег мой дух и тело!

Эллис.

ПРЕДДВЕРИЕ РАЯ

Я странствовал во сне... Вдали чудесный рай

Сиял бессмертными, небесными лучами...

Пещеры адские, земной неволи край

Остались позади и позабылись нами,

Еще вздымалась грудь, минувшая гроза

Еще пытала мозг ужасными мечтами,

Еще не высохла отчаянья слеза,

Катился жаркий пот обильною струею

И адский блеск слепил еще мои глаза,

Как в чистом воздухе уж разлилась волною

Прохлада нежная, сквозь дымку облаков

Луч розовой зари дробился над водою,

Осыпав золотом ковер живых цветов...

Цветы в невиданных доселе сочетаньях

Пестрели радостно на мураве лугов,

Ползли, виясь, в ветвях, в их дружных лобызаньях,

В объятьях трепетных их лепестков живых

Я узнавал, молясь, в восторга замираньях,

Гирлянды райские блаженных душ святых,

В один живой ковер сплетенных неразрывно,

И я почтил Творца в тот чудный светлый миг!..

И песнь незримая, как шепот слов призывный,

Вдруг пролилась: «Вперед, о брат, перед тобой

Путь восхождения, стремись же непрерывно

Туда, где светлый рай сияет за горой!»

Вздох легких ветерков разнес тот ропот нежный,

Как тихих арф аккорд над трепетной толпой;

Скользили облака в лазури цепью снежной,

Как легкие ладьи, не морща лона вод

Скользят, когда порой весь океан безбрежный,

Чудесной силою заворожен, заснет...

Пурпурная заря все ярче разгоралась,

Теней причудливей сплетался хоровод,