Император

Я лежал в палате, которая своим убранством мало чем отличалась, а, может, выглядела еще более богато, чем мои покои в Зимнем дворце. Но я не был никогда человеком, который сильно бы ратовал за скромность и аскетизм, в том числе и в отношении интерьера. Императору по статусу положено иметь роскошь. И плох тот правитель, который не может обеспечить себе достойного проживания. Это можно порицать излишества в виде ледяных свадеб, или еженедельных фейерверков. Но, когда император беден, то бедна и его держава. В этом я явно русский больше, чем немец. Вот Фридрих, так тот за лишнюю монету удавится, но я нет.

Уже сутки, как я нахожусь в сознании. Боль стала вполне терпимой. Возможно, какие-то травы все-таки нивелируют болевые ощущения. Микстуры всякие принимаю регулярно.

Это покушение было столь неожиданным, что я боялся начала действительной смуты, но, вероятно, еще больше я опасался за жизнь и здоровье своих детей. Что и кому в голову взбредет, если вдруг меня убьют? Вот именно это и захотелось проверить. Узнать, что могло бы ждать Павла, если меня не станет. Как стали бы его использовать.

Те медикусы, которые меня смотрели, сразу же на месте подвергались обработке от меня и от Шешковского. Все вокруг должны были знать, что император, то есть я, умирает.

«Кошка из дома — мыши в пляс!» Вот и посмотрим, кто эти самые мыши или, скорее, крысы, который начинают плясать, когда кот умирает. Я же лечусь только усилиями Кашина, который уже доказал, что умеет хранить тайны. Да, и Шешковский приставил к Ивану Антоновичу охрану, якобы для того, чтобы исключить возможность подкупа медикуса для ускорения моего ухода в иной мир. При том, что подозрения на очередное покушение имелись и небеспочвенные.

Сейчас же, в больнице, которую охраняют не хуже Зимнего дворца, находится и моя жена Екатерина Алексеевна. Я не знаю, что подвигло ее стать на пути пулю, которая предназначалась мне. Это она могла бы стать главным выгодополучателем от моей смерти, но и после того, как Екатерине рассказали о моей скорой кончине, она не стала что-либо делать для того, чтобы провозгласить себя регентшей при малолетнем Павле. Подобное я объяснил для себя тем, что у Екатерины Алексеевны просто нет условно «Орловых», то есть исполнителей, да и покровители явно истощились. Верить в перевоплощение и изменение я не собирался.

Сегодня днем Шешковский доложил, что с Екатериной Алексеевой встречался некий господин, опознать которого не удалось, и тот передал ей письмо. Сразу же появилось предположение, что Великую княгиню используют для своих целей некие силы, работающие на прусского короля. Я повелел Шешковскому привезти Екатерину в больницу, чтобы она не наделала глупостей. Что может знать опальная жена императора про военные приготовления, я не догадывался, но лучше перестраховаться. Итак, пока тактически Фридрих меня переиграл. Хотя я очень надеюсь, что стратегически прусский король уже не оставил себе шансов на победу.

— Ваше Императорское Величество! Вы не спите? — спросил Шешковский, заходя ко мне в палату.

— Заходите, Степан Иванович! — сказал я.

— Я встретился с Екатериной Алексеевной, которая нынче в другом крыле больницы, — начал доклад глава Тайной канцелярии.

— Ну, что она? — задал я пространный вопрос, который был понят моим безопастником.

— Призналась, ваше величество! — с каким-то облегчением отвечал Шешковский. — Сказала, если поговорит с Вами, то готова сотрудничать.

— А ты, Степан Иванович, я смотрю, уже и рад, что Екатерина Алексеевна не очернила себя связями с прусскими выкормышами? — с нотками веселья в голосе сказал я.

Оказалось, что и я рад тому, что Екатерина не стала прусской шпионкой. И дело не только в том, что, случись обратное, то тень легла бы и на меня, а, скорее, это было нечто личное. Не хотелось вновь окунаться в те эмоции и переживания, что испытал ранее. Хотелось стабильной личной жизни или стабильное ее отсутствие. Хотя последнее менее предпочтительно.

Я не перестал оплакивать и жалеть об утрате Иоанны, но, находясь в том состоянии, когда пересматриваются жизненные ориентиры, понял, что мне дали очередной шанс что-то изменять. Я становлюсь более черствым и уже не позволю себе влюбленности, так как любые чувства императора могут по стечению обстоятельств привести к краху всей империи.

Очень хотелось бы увидеть Милоша Петровича, нашего с Иоанной сына, которого я собираюсь официально признать, пусть и без права наследования российского престола. Не стоит черстветь по отношению к детям. Родословная, которую написали Иоанне и ее психически неуравновешенному отцу, позволит Милошу взойти на трон в Сербии или вовсе, в созданной мной Югославии. Возможно, без русских штыков здесь и не обойдется, но на то я и отец, чтобы позаботиться о будущем своего сына. И, важно, чтобы будущее Милоша Петровича только упрочило положение Российской империи.