Император

— Просила Екатерина Алексеевна, — из Шешковского как будто стержень вытянули.

— Ты вот, Степан Иванович, в фаворе, приближен ко мне, как никто иной. Думал я, что верой и правдой мне служишь. Вон, за глаза и «псом верным» звали. Так что? Крамолу с Катькой учиняешь? — неверное, я переигрывал.

На самом деле, Шешковский не мог успеть доложить о беременности Екатерины. Та, когда я еще не успел раздеться после приезда в Петергоф, сразу ошарашила меня новостью. И радость, и недоумение, и глупые мысли «от кого?». Я был практически уверен в том, что ни с кем у Катерины, ну, кроме меня, тогда, пьяным, не было. Но ребенок!.. Нет! Это хорошо для империи, это и для моего образа неплохо. Да и дети — это радость.

Потом был вызван Кашин, и тот подтвердил не только беременность, но и назвал приблизительное время зачатия. Все сходилось.

Теперь нужно учитывать беременность жены, с которой и спал-то за последние… Сколько? Полтора года? Два? Но, всего один раз! Что-то изменяет это в раскладах? Пока особо ничего, кроме того, что Екатерина не оставляет попыток привязать меня к себе. Видимо не понимает, что я просто не могу, хотя и стараюсь, развязать те путы, которыми уже давно был ею опоясан.

Когда Екатерина признавалась, она просила за Шешковского. Мол, сама уговорила Степана Ивановича не сообщать мне, так как это задача ее, все еще жены, сообщить мужу. Казалось, мелочь, но… А если так себя ведет Катя, чтобы я начал подозревать Шешковского, посеять зерно сомнений и в будущем избавится от Степана Ивановича? Ведь возможно же! Но ничего подобного я делать не собираюсь. А встряска для Шешковского не помешает, как и любому иному человеку. Чтобы жизнь в рутину не превратилась, да взгляд не мылился.

— Ты, Степан Иванович, еще подумай над тем, что Екатерина Алексеевна может настраивать меня против твой персоны! — я сменил гнев на милость. — Ладно, рассказывай, что там с Арсением.

— Арсений как будто сошел с ума. Начал возводить повсеместно хулу на Вас, Ваше Величество. Говорит о том, что Богородица к Вам явиться не могла, потому, как Ваши поступки, скорее, от лукавого [Арсений Мацеевич, митрополит Ростовский и Ярославский, был в РИ самым активным, единственным противником секуляризации. Предавал анафеме всех причастных к этому процессу, оскорблял Екатерину, не признавал Елизавету].

— Вот же враль [так Екатерина Великая называла Арсения]. При мне так помалкивал, уехал в Ростов, так и разошелся, — сказал я, все никак не решаясь принимать жесткое решение.

— Ранее, Ваше Величество, многие считали, что Вы, как и Елизавета Петровна, дальше слов и угроз не пойдете. Сейчас же обер-прокурор Святейшего Синода начал говорить об отъеме церковных земель как о неизбежном, — сказал Шешковский, глядя на меня и ожидая решения.

— Степан Иванович, вы сможете решить проблему таким образом, чтобы тень не упала ни на меня, ни на вас? — спросил я, чуть не дав «петуха» голосом.

Наступила небольшая пауза. Как-то сложно принимать решение относительно одного из видных иерархов церкви, даже, если этот церковнослужитель напрямую оскорбляет не только меня, но и все мое окружение. Мацеевич уже вступил в конфликт с Ростовской семинарией, с иными своими «коллегами», архиепископом Новгородским Дмитрием, епископом Коломенским Гавриилом и другими иерархами церкви. То, что сейчас назревает, может превратиться в новый Раскол церкви, чего допустить нельзя никоим образом, в том числе и посредством скоропостижной кончины Арсения. В иной истории были какие-то судебные разбирательства, которыми и в том варианте занимался Шешковский. Однако, после церковь причислила Арсения то ли к лику святых, то ли признала великомучеником. Ждать подобного, как и последователей Арсения, я не хотел. Откровенно, это опасно.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — сказал Шешковский, немного замялся и все же добавил. — Хотя, признаюсь, удовольствия при этом испытывать не буду.

— Когда вы начнете, Сергей Иванович, испытывать откровенное удовольствие от смертей и пыток людей нам придется расстаться, — сказал я, встав, демонстрируя тем самым завершение нашего разговора.

Шешковский уже уходил, но вспомнил.

— Что прикажете делать с англичанами, коих взяли на масонском сборище? — спросил Шешковский, находясь уже у двери.

— Отпустить, с наказом в Россию уже больше не приезжать. Они должны донести до своего короля те слова, что я им поведал, — сказал я, наблюдая проявление неудовольствия у Шешковского.

Знаю я про то, как он побеседовал с этими англичанами. Вначале выбил пару зубов своей тростью, а потом, будучи человеком воспитанным, представился и выбил еще по зубу у английских подданных [современники описывали, что допросы Шешковский чаще начинал с того, что бил допрашиваемых палкой по зубам].

Шешковский ушел, а я продолжил изучать «десерт». До конца рабочего дня я оттягивал ознакомление с одним листом бумаги, но на котором должны быть весьма приятные новости. И вот сейчас я читал самое «вкусное».