Император

Уже сам выезд из Петербурга был обставлен представлениями и празднествами. 10 июня состоялся большой прием, который закончился предрассветным грандиозным фейерверком. Под взрывы петард и в блеске струящихся столбов пламени от огненных фонтанов, я сел в карету и, в сопровождении полутысячи гвардейцев, отправился в Москву. На выезде к моему поезду примыкали еще и еще кареты, в которых петербуржская знать, послы, последовали в Первопрестольную, дабы лично лицезреть, что именно подготовил император для своей коронации.

Между Петербургом и Москвой была остановка на день. Это было село Хотилово, в котором я сперва молился в небольшом храме в одиночестве, благодаря Господа об исцелении, после наиболее знатные вельможи, уже молились за мое здоровье и за то, чтобы и впредь Господь не оставлял ни меня, ни мою империю без покровительства. По крайней мере именно об это говорил на проповеди архиепископ Платон. Тут, впервые официально, было объявлено о том, что ко мне, в тот декабрьский день, когда я заболел оспой, явилась Богородица. Русская православная церковь признала богоявление, о чем были составлены все нужные бумаги.

Такой посыл стал даже для меня неожиданным. Разговор, конечно, был, но иерархи ранее с несвойственным священнослужителям скепсисом относились к богоявлению. Мол, — может да, а, может и нет! А тут признание. Вот так я хотел взаимодействовать с Церковью, а не топтаться на месте с вопросом финансового благополучия служителей культа.

Факт признания богоявления еще не означал полноту достигнутых соглашений между мной, как представителем светской власти, и духовной властью, в лице церковнослужителей. Была вероятность, что признание такого, более чем важного, явления, как непосредственное участие Богородицы в судьбе наследника, вызвано и тем обстоятельством, что до того проводилась планомерная компания за признание факта богоявления. Если высшие иерархи и вели торги, то паства, после нужных статей в газете и в журнале «Россия», прониклась идеей превосходства русской православной церкви над остальными. Вводилась в умы обывателей и идея необходимости объединения православия во главе с церковью государства-гаранта восточного христианства, то есть русской. Так что еще один факт в копилку истинности православия, в виде богоявления, был положен в чашу православной цивилизации.

На подъезде к Москве весь поезд, который состоял может уже из трех сотен карет, нескольких тысяч всадников, остановился. Началась первая мизансцена спектакля. В Ямской слободе я пересел в карету, которая была сверх разумного украшена золотом. Такое тяжелое транспортное средство наверняка не смогло бы преодолеть путь из Петербурга в Москву, не загубив при этом с полсотни лошадей. Но по улицам Москвы

Окруженный сотнями всадников, я медленно ехал по московским улочкам. Повсеместно стояли, восхвалявшие меня и, в целом, династию, плакаты, даже нечто похожее на билборды — разрисованное широкое полотно, растянутое на выкрашенных в золото столбах. Горожане махали флажками, которых в качестве сувениров наделали очень много. По мере движения, стояли пусть и деревянные, но выкрашенные под мрамор триумфальные арки, рядом с которыми горели факелы и стояли караулы. Ряд улиц был услан коврами, часть цветами. Громыхали пушки, повсеместно звенели колокола.

Даже я, человек, побывавший некогда и на открытиях Олимпийских игр и на ряде мероприятий олигархов, которые малым уступали церемониям главных спортивных игр человечества, проникся настолько, что чуть не смахивал скупую мужскую слезу. Впрочем, видимо, я свои слезы уже выплакал.

На подъезде к Успенскому собору пространство стало еще более красочным, цветочные композиции, большие полотнища с изображением царей и императоров рода Романовых, чуть отдельно, деликатно, но в стороне, портреты моих родителей. Самыми же большими были изображения Петра Великого и Елизаветы Петровны. Все валы и крыши домов были усеяны народом. Казалось, здесь и сейчас отказывают законы физики, ибо так, как некоторые люди держались за стены зданий, возвышаясь на три-пять метров над толпой, противоречило физическим законам.

Я боялся «хадынки». Той самой, которая случилась в день коронации Николая II. Подспудно думал, как я поступил бы, случить такое. Откупился бы деньгами и пошел на прием во французское посольство? К правде сказать последний русский император был на том приеме только минут пятнадцать-двадцать, чтобы лишь обозначиться. Но вот как раз-таки следовало обозначится своим приездом на Ходынское поле раньше, чем это сделал Николай Александрович. Но у каждого своя история. Я то знаю, был им, что Николай человеком был хорошим, не совсем правильным и мудрым императором, но человеком добрым.

Наблюдая, как шевелятся массы людей, я боялся начала давки. Но единственное, что я мог бы сделать сейчас, так это выйти и потребовать организаторов разобраться с вопросом. Что тогда? Народ увидел бы меня, и давка началась бы еще большая и смерти точно были. Так что едем в карете и ждем, когда все закончится.