Император

– Вы – евреи, но вы желали бы не быть ими и переносите свое происхождение как неизбежное зло. Только тогда, когда вы чувствуете сильную руку Всевышнего, вы признаете его и заявляете свое право на принадлежность к его избранному народу. При покойном течении повседневной жизни вы гордо причисляете себя к его врагам… Не прерывай меня и ответь мне откровенно на то, что я у тебя спрошу: в какую минуту своей жизни ты всего более чувствовал себя обязанным самой теплой благодарностью богу твоих отцов?

– К чему мне скрывать это? Тогда, когда моя дорогая, ныне покойная жена подарила мне первенца.

– И как вы назвали его?

– Но ты знаешь, что его зовут Вениамин.

– Как любимого сына праотца Иакова. Почему ты так назвал его? Потому, что в тот час, когда ты дал ему это имя, ты был тем, что ты есть; ты чувствовал благодарность за то, что тебе было даровано прибавить одно новое звено к цепи твоего рода; и ты был тогда настоящим евреем, и наш бог был несомненно, да, несомненно, также и твоим. Рождение твоего второго сына уже не так глубоко затронуло твою душу, и ты дал ему имя Теофил127. Когда у тебя родился третий сын, ты уже не думал больше о боге твоих отцов, так как этот сын называется, по имени языческого идола, Гефестионом128. Словом, вы – евреи, когда бог посылает вам какую-нибудь особенную милость или угрожает вам самыми тяжкими испытаниями; вы – язычники во всякое время, когда ваша тропа не ведет вас по высочайшим вершинам или по глубочайшим безднам человеческой жизни. Я не могу изменить вас; но жена сына моего брата, невестка Бен-Акибы, должна чувствовать себя и утром, и в полдень, и вечером дочерью своего народа. Я ищу для своего Исаака Ревекку, а не Йемену.

– Я не звал вас к нам, – возразил Аполлодор, – но если вы покинете нас завтра, то за вами последует наше глубокое уважение. Не считайте нас худшими, чем мы на самом деле, из-за того, что мы, может быть, больше, чем следовало бы, сжились с обычаями и образом мыслей народа, среди которого выросли и чувствуем себя хорошо. Мы знаем, как высоко стоит наша вера в сравнении с верою язычников. В сердце своем мы – евреи; но разве нам не следует стремиться, где и как только возможно, к изощренности, образованию и облагорожению нашего ума, созданного Господом, конечно, из не менее тонкого материала, чем ум других народов? И в какой школе можно воспитать мышление лучше и по более твердым законам, чем в нашей, – я разумею школу эллинских наставников? Познание высочайшего…

– Это познание, – воскликнул старик с жаром, размахивая руками, – познание высочайшего и всего, что только доступно исследованию чистейшей философии, что самые сильные и чистые из мыслителей, которых ты разумеешь, могут когда-нибудь узнать посредством серьезного и углубленного размышления, – все это каждый ребенок в нашем народе уже получил от своего бога в подарок. Сокровищами, которые ищут ваши мудрецы с таким трудом, мы уже обладаем в нашем писании, в наших заповедях, в нашем нравственном законе. Мы – народ из народов, первенцы Господа, и когда из нашей среды явится Мессия…

– Тогда, – прервал его Аполлодор, – исполнится то, чего я желаю вместе с Филоном: именно, чтобы мы были священниками и пророками для других народов. Тогда мы сделаемся поистине народом священнослужителей, призванных к тому, чтобы своими молитвами испрашивать для всех людей благословение Всевышнего. Для нас, для нас одних явится посланник божий, чтобы из рабов сделать нас царями народов.

Аполлодор с удивлением посмотрел взволнованному старику в лицо и спросил с недоверчивой улыбкой:

– Распятый назареянин был ложным Мессией, но когда появится истинный?

– Когда он появится? – вскричал рабби. – Когда? Разве я могу это сказать? Я знаю только одно. Червь теперь поднимает уже свое жало, чтобы ужалить пяту того, кто его попирает. Слыхал ли ты имя Бар-Кохба?129

– Дядя, – прервал Бен-Иохай речь старого рабби, вставая со своего места, – не говори того, в чем ты можешь раскаяться.

– Не беспокойся, – возразил Гамалиил серьезно. – Эти люди здесь низвели божественное до степени человеческого; но они не предатели. – Затем он снова обратился к Аполлодору и сказал: – Сильные во Израиле воздвигли кумиры на нашем святом месте; они хотят снова принудить народ поклоняться этим богам; но мы позволим скорее сломить себе спину, чем согнуть ее.

– Вы снова замышляете большое восстание? – спросил александриец с беспокойством.

– Отвечай мне, слыхал ли ты имя Бар-Кохба?

– Да, как имя безрассудного вождя вооруженных банд.

– Он – герой, может быть, избавитель.

– Это для него ты поручил мне нагрузить мой корабль для перевозки зерна, отправляющийся в Яффу, мечами, щитами и наконечниками копий?

– Разве только одним римлянам позволительно носить оружие?

– Нет; но мне все-таки не годится снабжать друга оружием, когда он желает употребить его против сильнейшего, который, наверное, его уничтожит.

– Бог воинов сильнее тысячи легионов.

– Будь осторожен, дядя! – снова вскричал Бен-Иохай.