ИМПЕРАТОР

Кабинет, в котором компаньонам предстояло принимать посетителей и оформлять заказы, был наскоро переоборудован из обыкновенной больничной палаты. Шлягер поскупился на обстановку, натаскал что попалось под руку из других помещений и кладовок. Мебель подобралась хотя и списанная, но вполне крепкая, пригодная. Казённые стулья, два письменных стола, табурет, клеёнчатая кушетка для клиентов. У входной двери умывальник, медицинский шкап со стеклянными полками, хромая капельница. Из-под них убегал мозаичный пол из белых и черных плиток, похожий на шахматную доску.

Осмотрели рабочие места, полюбовались видами из окна. Рассеянная улыбка от нечаянной встречи с собственным прошлым всё это время играла на лице Ерофея.

5

Последующая деятельность компаньонов по устроению разгрузочных скандалов была самая простая. За день или за два перед публичным представлением Бубенцов принимал от Адольфа Шлягера сафьяновую папку, которая содержала сведения о виновнике торжества.

— Вот вам хартии и скрижали, — говорил Шлягер. — Здесь вся подноготная. Физическая деятельность, душевные помыслы.

— Удивительно, — повторял всякий раз Бубенцов, перелистав компромат. — Тут вся подноготная. Как будто её сам дьявол тебе подсовывает.

Шлягер усмехался, молчал.

Поначалу Бубенцов потирал руки и с нетерпением набрасывался на документы, вчитывался в чужие соблазнительные тайны. Но очень скоро перестал удивляться. Общая психология человека, поражающая дилетанта цветущим многообразием, оказалась несложной. Пучина человечьих прегрешений только на первый взгляд выглядела загадочной. На самом деле здесь царили сплошные повторы. Устройство человека оказалось не сложнее устройства старинного ночника, что много лет стоял в спальне у Бубенцовых. Ночник почти уже не использовали, но когда нажимали кнопку, лампа зажигалась зеленовато-синим светом. Срабатывал электромоторчик, и в таинственном подводном царстве всё приходило в движение, оживало. Проплывали по кругу экзотические рыбы, медузы, осьминоги, покачивались морские коньки, шевелились водоросли, поднимались пузырьки. Однако стоило приглядеться повнимательнее — и видно было, что там движутся одни и те же коньки, медузы, осьминоги. В одних и тех же сочетаниях, в одной и той же последовательности. Что рыб на самом деле нарисовано всего только семь.

Люди самых разных сословий, возрастов, характеров оказались по сути одинаковыми. У всех внутри копошились всё те же семь гадов. Подноготное знание не радовало Бубенцова. Документы, которые он изучал, готовясь к очередному выступлению, были подлинные, цифры реальные, факты ужасающие, фотографии страшные. Но вот что поразительно! Вот во что невозможно даже поверить! Публичные разоблачения, производимые Ерофеем Бубенцовым, основанные на достоверных сведениях, не имели ни малейших последствий. Кроме разве что совсем незначительных. В ответ на страшные факты, в ответ на самую жгучую сатиру — слышался дружный весёлый смех.

Бубенцов прилюдно и во всеуслышание вора называл вором. Махал квитанциями, счетами, где документально подтверждались похищенные суммы, указывались фамилии сообщников, адреса офшоров. Он выставлял перед зрителями увеличенные снимки со спутников с панорамами украденных латифундий, парков, дворцов, отстроенных на ворованные деньги. Все хохотали в ответ.

— Он украл у народа миллиарды денег! Ловко обманул рабочий коллектив, сумел увести из-под носа государства обогатительный комбинат! О изощрённый и лукавый ум!

Рвалась охрана заткнуть рот зарвавшемуся Бубенцову, но юбиляр останавливал. Было видно по лоснящейся, самодовольной морде, что горькая эта правда звучит для него как самая лучшая поэма. Особенно нравилось про «изощрённый и лукавый ум». Бубенцов, к слову, очень тонко видел ту грань, где правда о самых злых, подлых деяниях клиента не приносила никому вреда. Так умелый массажист, схватившись пальцами за больную мышцу и причиняя клиенту боль, тем не менее в итоге достигает отличного расслабляющего эффекта.

Самая разоблачительная правда вызывала смех.

Тоскливо становилось порою Бубенцову от такого отношения людей к правде. Разумеется, все видели, что гнусную, соблазнительную правду эту произносят уста хмельные. Так ведь по-иному нельзя! Потому что страшна была эта правда, и только захмелевший человек приобретал ту необходимую степень дерзости, которая позволяла её высказать в лицо негодяю. Правильнее даже сказать, не дерзости, а того высшего дерзновения, каким в древности обладали русские юродивые, когда обличали царей. Ведь только юродивый да пьяный человек приобретают законное право говорить на этой земле правду.