Император Александр I. Политика, дипломатия

В виду конгресса, на котором должен был решиться вопрос о характере союза между европейскими державами, Меттерних построил свою систему, которая состояла в следующем: «Наполеон поставил свой трон на революции, не сокрушивши ее. Когда этот трон разрушился, революция снова появилась; с знаменитой эпохи „Ста дней“ начинается расширение революционных принципов, более или менее распространенных в каждом государстве. Явится ли новый владыка, которого призовут для удержания этого зла? Нет, прежде всего возможность этой роли не находится в характере и принципах ни одного из царствующих государей, настолько сильных, чтобы принять ее на себя. Состояние Европы требует власти: при Наполеоне эта власть была деспотическая. Если не хотят, чтобы она стала демократическою, то она должна быть сохранена и поддержана четырьмя великими державами, поставленными в челе европейской системы; с течением времени к ним можно присоединить пятую державу — Францию. Пусть зависть называет эту систему аристократическою: слова не значат ничего, лишь бы достигались благие цели и зло было сдержано; впрочем, для того чтоб эта система продолжалась и имела влияние, которое одно может сделать ее полезною, необходимосогласие в принципах и доктринах, отречение от частных видов и соперничеств и согласие относительно исполнения». Последними словами Меттерних намекал на русского императора, которого принципы рознились от принципов венского кабинета. Зато последний был согласен с охранительною политикой торийского кабинета в Англии.

Конгресс собрался в Ахене осенью 1818 года. Различие в принципах немедленно обнаружилось на конференциях: Англия и Австрия настаивали на необходимости продолжения четверного союза (Россия, Англия, Австрия и Пруссия); Россия настаивала на союзе общем, европейском, или Великом союзе, братском и христианском. Обнаружилась тесная связь между кабинетами лондонским и венским; главною причиной этой связи была ревность, страх, возбужденный колоссальным величием России, вмшательством ее кабинета во все европейские отношения. Было замечено с русской стороны, что Англия и Австрия стремились: во-первых, чтобы держать Францию в продолжительном несовершеннолетии; во-вторых, следовать той же политике и относительно Испании; в-третьих, держать Нидерланды и Португалию в зависимости от Англии; в-четвертых, государства итальянские держать в такой же зависимости от Австрии; в-пятых, вооружить германскую конфедерацию для удержания России в завоевательных замыслах; в-шестых, установить прямые отношения между Германией и Оттоманской Портой с целью действовать на Россию, не нарушая, по-видимому, четверного союза; в-седьмых, вмешиваться в отношения северных государств; в-восьмых, вмешиваться также в отношения России к Персии и Турции. Австрийский и английский уполномоченные Меттерних и Касльри со своей стороны внимательно следили на конгрессе за императором Александром. Результаты наблюдений оказались успокоительного свойства, и Касльри писал Ливерпулю: «Мне кажется, русский император думает, что между Великобританией и Австриею существует тайное соглашение; но, несмотря на все эти идеи, действующие на его несколько подозрительный ум, я убежден, что он намерен преследовать мирную политику; он стремится к власти, но у него нет желания переменить союзников или дать революционному духу в Европе более движения; напротив, он расположен наблюдать за ним». Даже подозрительность Меттерниха успокоилась насчет властолюбивых замыслов самого императора Александра; но так как Россия и завоевательная политика были понятия нераздельные в уме знаменитого придворного и государственного канцлера, то он направил свою подозрительность на действия русских агентов; он объявил Касльри, что личный характер императора представляет для Европы единственную гарантию против опасности от русского могущества.

Генц загремел восторженными похвалами императору Александру: «Все беспокойства исчезли… Император Александр изложил свои чувства и свои политические виды с удивительною искренностью, ясностью и точностью. Узнали, что он не имел никогда ни малейшего расположения сближаться с Францией насчет своих тесных сношений с союзниками; что он считает преступлением, изменою против Европы одну мысль о разрушении четверного союза; что он желает сохранения мира, договоров, поддержания системы, которой три года следуют великие державы. Эти речи, подкрепляемые выражениями самого благородного энтузиазма к общему благу, нравственности, религии, чести, ко всему, что есть самого возвышенного в делах человеческих, произвели впечатление самое быстрое и могущественное. Исчезли боязнь и недоумение. Поздравляли себя с тем, что не отказались от конгресса, который приносил величайшую пользу Европе уже тем одним, что повел к этим объяснениям. Император Александр остался верен своим заявлениям. Его поведение во время конференции отличалось мудростию, добросовестностью, умеренностью. История Ахенского конгресса сосредоточивается около его августейшей особы; он был его двигателем, направителем, героем».