Император Алексей Ι Комнин и его стратегия

Наступательное оружие солдат Византийской империи в целом было идентично западноевропейскому. На основании материалов изображений «Мадридского Скилицы» и Псалтири Василия II можно сделать вывод о том, что главным оружием нападения в византийской армии, как и на Западе, было длиннодревковое копье для конного боя. У бедра воин носил меч, представлявший собой тот или иной вариант каролингского или романского меча, изготовленного франками или немцами. Большую популярность у византийских катафрактов имело оружие ударного дробящего действия, в частности, булавы с тремя, четырьмя или шестью гранями. Такая булава, в частности, хранилась Дигенисом Акритом в специальном чехле. Булавы представляют собой довольно частую находку при раскопках византийских городов на Балканах или городов Древней Руси. Кроме меча и булавы византийские катафракты нередко имели на вооружении «парамирион» – однолезвийный палаш, возможно, заимствованный еще в VI–VII веках у аваров и ставший прообразом сабли[126]. Важным атрибутом византийского стратиота был композитарный лук гуннского типа со стрелами, описанный в начале «Истории войн» Прокопия Кесарийского. Как правило, каждый клибанофор и катафракт имел лук и колчан со стрелами. В этом проявлялась особенность византийской тактики, сочетавшей гото-аланский способ атаки с копьем и мечем и гуннский способ атаки с обстрелом противника из лука.

Костяная икона святого великомученика и Победоносца Георгия. Афон, Ватопедский монастырь, XI век

Спустя три столетия после смерти Анны Комниной, в эпоху позднего Средневековья, автор хроники мессира Жака де Лалена (1421–1453), возможно, Жорж Шателен (1405/1415–1475) – рыцарь Карла Смелого (1466–1477), герцога Бургундского, рассказал о посольстве некоего рыцаря из Константинополя, посланника императора Константина XI Палеолога (1448–1453), которое прибыло в Шалон ко двору герцога Филиппа Доброго (1419–1467). Византийский посланник и двенадцать его спутников были одеты «по греческой моде» (a la mode gregeoise)[127]. Возможно, под этим следует понимать не столько статскую или придворную одежду ромеев, сколько специфические византийские доспехи – «клибанион» с птеригами и «эпилорикий», шлем типа «греческий колпак» с бармицей, – удивившие бургундских рыцарей, облаченных в «миланские» и «готические» латные доспехи, шлемы арме и салады. Примечательно также обстоятельство, отмеченное еще Никитой Хониатом. Традиция турниров была принесена в Византийскую империю в конце жизни Анны Комниной, в царствование ее племянника императора Мануила I Комнина (1143–1180), который лично дрался на турнире, устроенном по случаю посещения василевсом Антиохии и бракосочетания Мануила и Марии Антиохийской (1145–1182)[128]. Благодаря этому обстоятельству, в сознании западноевропейских рыцарей, в частности, Кретьена де Труа и Вольфрама фон Эшенбаха, Византия превратилась в своеобразный источник рыцарства. По мнению Кретьена де Труа, высказанному в романе «Клижес», рыцарство изначально существовало в Греции, затем было заимствовано в Риме, а из Рима распространилось во Франции[129]. С нашей точки зрения, подобное мнение не является банальным результатом рецепции древнегреческой мифологии в рыцарскую литературу XII века, но отражает реальные процессы генезиса рыцарства, происходившие на протяжении раннего Средневековья и хорошо известные современникам.

Война с норманнами

Несмотря на то, что в апреле 1081 года Константинополь был захвачен войсками Алексея и Исаака Комнинов, несмотря на то, что Никифор Вотаниат, ставший поводом для войны, был свергнут, а бывший император Михаил VII благополучно проживал в монастыре, маховик войны было не остановить. Роберт возил Лже-Михаила по городам южной Италии и рассылал прокламации, адресованные гражданам Византийской империи, с призывами к восстанию против центральной власти. Алексей Комнин, выбранный солдатами в императоры, опирался на благосклонность императрицы Марии Аланской, которая, несмотря на то, что была всего лишь на семь лет старше, усыновила Алексея, тем самым обеспечив великому доместику свободный доступ ко двору еще до переворота. После переворота императрица Мария осталась жить в Большом дворце вместе с Анной Далассиной и Алексеем, который не хотел короновать жену Ирину и разместил ее отдельно, в другом дворце. Как отмечает Фердинанд Шаландон, эти обстоятельства породили в придворных кругах слухи о романтических отношениях между Марией Аланской и Алексеем, в которых сплетники искали объяснение этой странной привязанности Марии к новому василевсу. Желала ли Мария Аланская играть при Алексее ту же роль, которую играла в свое время императрица Феофано при Иоанне I Цимисхии[130]? Шарль Диль был столь же уверен в реальности романа между Марией и Алексеем, как и его младший соратник по ордену византинистов[131].