Император Август и его время

Вентидий знал, что наместник Киррестатики некий Фарней находится в сговоре с парфянами и добросовестно сообщает им все известные ему сведения о передвижении римских войск и о намерениях их военачальников. Именно поэтому он стал чаще встречаться с Фарнеем, дружески с ним беседовать, старательно демонстрируя своё полнейшее доверие. Почувствовав, что наместник искренне уверился в простодушии римского полководца, граничащим с недомыслием, Вентидий стал его постепенно посвящать в «планы» военных действий. Вскоре Пакор получил «надёжные и точные сведения», добросовестно переданные Фарнеем через лазутчиков. Они гласили: римляне более всего опасаются, что парфяне двинутся им навстречу не кратчайшим путём, а обходным – через Киррестатику. Парфянского похода по короткой дороге они совершенно не боятся, поскольку близ тамошней переправы через Евфрат есть высокие холмы. Расположившись на них, легионерам нетрудно будет отразить атаки конницы и защититься от стрел лучников. Вентидий-де очень надеется, что парфяне из сугубо практических соображений пойдут именно кратчайшим путём, где римляне уже готовы их встретить и отразить нападение[653].

Пакор, доверившись Фарнею – не доверять оснований не было, так как до сих пор это был надёжный союзник Парфии, – двинулся по пути, каковой ему указал на самом деле Вентидий. Хитрость на войне – одна из важнейших гарантий грядущей победы. Так оно и получилось. Парфянам пришлось на целых сорок дней задержаться на берегах Евфрата. Столько времени у них отняло строительство моста, поскольку река здесь оказалась уж больно широка. Римляне подошли к Гиндару, где и предполагалось сражение, на три дня раньше войска Пакора[654]. Потому и смогли гораздо лучше к грядущей битве подготовиться. Как бы демонстрируя «слабость» римского войска, Вентилий не стал мешать переправе армии Пакора. И тот окончательно уверился в безусловном своём превосходстве. Потому-то, только переправившись, царевич приказал незамедлительно атаковать римский лагерь. Вентидий, однако, именно таких действий противника и ожидал. Потому парфянское наступление провалилось. Римляне отлично организованным встречным ударом отбросили вражескую конницу на соседние с полем сражения холмы, где она, потеряв маневренность, была почти вся истреблена римскими пращниками и тяжёлой пехотой. В самом начале сражения погиб Пакор[655]. Царевичу показалось, что римский лагерь, из которого на поле боя выдвинулась армия, остался без должной охраны, и он во главе конного отряда попытался его захватить. Но Вентидий и такой поворот событий сумел просчитать. В лагере был укрыт резерв, который уничтожил конницу Пакора вместе с ним самим. Римляне помнили, как парфяне обошлись с телами Марка Лициния Красса и его сына. Потому отмщение немедленно состоялось: тело царевича было обезглавлено.

Любопытно, что ровно за пятнадцать лет до этого случилась трагедия гибели римского войска при Каррах. Месть в тот самый день оказалась символичной. Голову Пакора провезли по всей Сирии – по всем городам, где ожидались мятежи. Эффект оказался замечательно убедительным: сторонники Парфии немедленно присмирели и провинция была возвращена в состояние покорности Риму. Две кампании Публия Вентидия Басса блистательно завершились.

Легионы Вентидия восстановили римско-парфянскую границу по Евфрату, но далее на восток, в пределы собственно Парфянского царства, не двинулись. Согласно Плутарху, поскольку Басс опасался зависти Антония[656]. Думается, такой взгляд едва ли основателен. Вторжение в Месопотамию, приближение римских войск к крупнейшим её городам, где находились царские резиденции, означало бы уже решительную схватку двух держав. А это требовало куда больших сил римлян и серьёзной длительной подготовки. Вентидий не был авантюристом и потому независимо от мнения Антония не собирался рисковать. Его задача была – очистить от парфян римские провинции и зависимые от Рима царства. С ней он великолепно справился. А большая война с Парфией – это, конечно же, прерогатива Марка Антония – триумвира, правителя Востока. И требовалось для этого много больше легионов. Потому доблестный Публий двинулся против восточных царьков, изменивших Риму, быстро усмирил их, а наиболее значимого – Антиоха, правителя царства Коммагены, находившегося на стыке Сирии, Армении и парфянских владений в Месопотамии, осадил в его столице Самосате[657]. Тот, понимая серьёзность положения, готов был уплатить тысячу талантов и вновь подчиниться Риму. Договор этот должно было заключить с Антонием. Марк, однако, задержался в пути и осада Самосаты затянулась. Прибытие триумвира не только не приблизило капитуляцию Антиоха, но совсем наоборот. Осаждённые стали сопротивляться с удвоенной энергией. И, как язвительно сообщает нам Плутарх, «Антоний, ничего не достигнув, в стыде и раскаянии был рад примириться с Антиохом, получив от него триста талантов»[658]. Семьсот талантов царёк Коммагены сумел сэкономить, но зависимость от Рима всё же признал.