Император Август и его время

В декабре 50 г. до н. э. Помпей покинул столицу и приступил к военным приготовлениям. По сути, из всех источников следует однозначный вывод: гражданская война в Риме в 49 г. до н. э. грянула по вине оптиматского большинства сената и решившегося примкнуть к нему и возглавить таковое Гнея Помпея Великого. Ведь Цезарь был даже готов распустить восемь из девяти своих легионов, уступить завоёванную им Галлию и сохранить за собой до избрания в консулы – абсолютно законного избрания! – только два легиона, да две достаточно скромные провинции: Цизальпийскую Галлию и Иллирик[90]. Как справедливо написал Веллей Патеркул; «Ничто не было упущено Цезарем для сохранения мира, ничто не было принято помпеянцами»[91]. Консул Лентул на заседании сената буквально сорвался на крик. «И таким образом, под влиянием окриков консула, страха перед стоявшим вблизи войском и угроз друзей Помпея, большинство против воли и по принуждению присоединяется к предложению Сципиона (консул 51 г. до н. э. – И.К.), которое гласило: «Цезарь должен к известному сроку распустить свою армию; в противном случае придётся признать, что он замышляет государственный переворот»[92]. Протест народных трибунов Марка Антония и Квинта Кассия, их законное «вето» просто игнорируются. Более того, «консул Лентул и его друзья воспротивились и дошли до того, что выгнали Антония и Куриона (также сторонник Цезаря – И.К.) из сената»[93]. Они были вынуждены бежать из Рима[94]. Такие действия сената прямо означали начало гражданской войны[95].

Игнорировать подобный senatusconsultum ultimum Цезарь решительно не мог. Это означало бы полную сдачу на милость очевидно совсем немилостивого врага. Да и само такое поведение правящей олигархической верхушки нобилитета, господствующей в сенате, каковой в это время совсем уже не был «сенатом римского народа», ибо интересы такового давным-давно никак не представлял, было для Гая Юлия Цезаря глубоко оскорбительно. Ведь за последнее десятилетие его заслуги перед отечеством были очевидны и, безусловно, должны были почитаться выдающимися. По словам Плутарха, Цезарь в Галльских войнах «… выказал себя не уступающим никому из величайших, удивительнейших полководцев и военных деятелей. Ибо, если сравнить с ним Фабиев, Сципионов и Метеллов или живших одновременно с ним и незадолго до него Суллу, Мария, обоих Лукуллов и даже самого Помпея, воинская слава которого превозносилась тогда до небес, то Цезарь своими подвигами одних оставит позади по причине суровости мест, в которых он вёл войну, других – в силу размеров страны, которую он завоевал, третьих – имея в виду численность и мощь неприятеля, которого он победил, четвертых – принимая в расчёт дикость и коварство, с которыми ему пришлось столкнуться, пятых человеколюбием и снисходительностью к пленным, шестых – подарками и щедростью к своим воинам и, наконец, всех – тем, что он дал больше всего сражений и истребил наибольшее число врагов. Ибо за те неполные десять лет, в течение которых он вёл войну в Галлии, он взял штурмом более восьмисот городов, покорил триста народностей, сражался с тремя миллионами людей, из которых один миллион уничтожил во время битв и столько же захватил в плен»[96].

Да и добыча, обогатившая казну Римской державы, была очень достойной.

Веллей Патеркул, правда, число истреблённых Цезарем в Галльской войне врагов числит много более скромным, но в величии его побед также не сомневается; «…Цезарем было перебито четыреста тысяч врагов и ещё больше взято в плен. Приходилось сражаться то в открытом бою, то во время переходов, то свершая вылазки. Дважды он проникал и в Британию. Едва ли не любая из девяти летних кампаний Цезаря в полной мере заслуживает триумфа»[97].

Было время, когда тот же сенат, получив известия о победах Цезаря в Галлии, «постановил устроить пятнадцатидневные празднества в честь богов, чего не бывало раньше ни при одной победе»[98].

А ныне сенат, что называется, сам напросился на то, чтобы победоносные легионы Цезаря, подарившие Риму новую богатую и обширную провинцию, тем самым на корню истребив у римлян злополучный почти четырёхвековой metus gallicus, были готовы под водительством горячо любимого полководца идти на столицу Республики…

Вернёмся теперь непосредственно к роковым событиям 49 г. до н. э., предопределившим, как выяснилось, не только судьбы Цезаря и Помпея, но всей Римской державы и скромного тринадцатилетнего мальчика по имени Гай Октавий Фурин. Ему-то ведь в итоге и достанутся плоды многолетних гражданских войн, только-только собравшихся разразиться. Да и вся Республика! Об этом, понятное дело, ни сам подросток, ни горячо любящая его мать Атия, ни его отчим, ни сам двоюродный дедушка, с одним единственным легионом приближавшийся к речке, именуемой Рубикон и бывшей рубежом между провинцией Цизальпийская Галлия и собственно Италией, тогда и помыслить не могли.