Император Август и его время

У Суллы же репрессии носили организованный и целенаправленный характер. И дело было не только в политической зачистке Рима. Важнейшим должно признать захват имущества и состояний проскрибированных, что крепко обогатило и Суллу, в первую очередь, и тех из его соратников, кому диктатор также великодушно позволил разжиться за счёт убиенных.

Число жертв резни, учинённой престарелым Марием, определить невозможно. Во время сулланских проскрипций погибло около девяноста сенаторов и двух тысяч всадников[384]. Общее число проскрибированных достигало примерно 4700 человек[385].

Решение учинить проскрипционный террор триумвиры принимали коллегиально и, похоже, не сразу пришли к согласию. По Светонию, Октавиан сначала противился своим коллегам и даже пытался проскрипции предотвратить[386]. Веллей Патеркул также сообщает, что репрессии начались, «несмотря на тщетное противодействие Цезаря – одного против двоих, – возобновилось зло, пример которому дал Сулла – проскрипции»[387]. А вот по Плутарху, единственной причиной разногласий между триумвирами при объявлении проскрипций была личность Марка Туллия Цицерона: «Рассказывают, что первые два дня Цезарь отстаивал Цицерона, а на третий день сдался и выдал его врагам. Взаимные уступки были таковы: Цезарь жертвовал Цицероном, Лепид – своим братом Павлом, Антоний – Луцием Цезарем, дядею со стороны матери. Так, обуянные гневом и лютой злобой, они забыли обо всём человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя, свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть»[388].

Наиболее обстоятельно и сущностно подготовку проскрипций триумвирами описал Аппиан: «Тем временем триумвиры наедине составили списки имен лиц, предназначенных смерти, подозревая при этом всех влиятельных людей и занося в список личных врагов. Как тогда, так и позднее своими родственниками и друзьями они жертвовали друг другу. Один за другим вносились в список кто по вражде, кто из-за простой обиды, кто из-за дружбы с врагами или вражды к друзьям, а кто по причине выдающегося богатства. Дело в том, что триумвиры нуждались в значительных денежных средствах для ведения войны, так как налоги с Азии предоставлены были Бруту и Кассию и поступали ещё и теперь к ним, да и цари и сатрапы делали им взносы. Сами же триумвиры в разоренной войнами и налогами Европе, особенно в Италии, терпели нужду в деньгах. Вот почему они налагали тягчайшие поборы и на простой народ и даже на женщин и изобретали пошлины на куплю-продажу и договоры по найму. Некоторые подверглись проскрипции из-за своих красивых загородных вилл и домов. И было всех приговоренных к смерти и конфискации имуществ из сената около 300 человек, а из так называемых всадников 2000. Среди них были их братья и дяди, даже некоторые из служивших у них, оскорбившие чем-либо верховных правителей или других начальствующих лиц»[389].

Итак, совершенно очевидно, что главным в проскрипциях, помимо сведения личных счётов, было стремление раздобыть максимальное количество денег, ибо без них вести войну с Брутом и Кассием, утвердившихся в богатых восточных провинциях, не было бы никакой возможности. Верность легионов могла быть обеспечена только предельно щедрым вознаграждением солдатам, добытым в ходе проскрипций[390]. Конечно, у каждого из триумвиров могли быть и свои цели. Луций Анней Флор выделял здесь жадность Лепида, мстительность Антония, стремление Октавиана покарать убийц Цезаря[391].

Нас, разумеется, более всего интересует роль именно молодого Цезаря в организации проскрипций. Нельзя, конечно, воспринимать всерьёз слова Веллея Патеркула о том, что он «был вынужден кое-кого проскрибировать и кем-то был проскрибирован Цицерон»[392]. Так же никак нельзя согласиться и с Флором, что Октавиан-де хотел лишь покарать убийц Цезаря. Масштаб репрессий демонстрирует куда более широкий подход триумвиров к этому кровавому делу, нежели только личные счёты и чувства. Они, само собой, придали остроту ряду расправ, но главная цель – деньги.

Не исключено, что поначалу Октавиан действительно противился репрессиям, по крайней мере, чрезмерному их масштабу. Похоже, он в течение двух дней не соглашался отдать Цицерона на заклание Антонию. Наследнику Гая Юлия Цезаря, славного своим великодушием и ненавидевшего Суллу, под чьи проскрипции он сам едва не попал, не подобало подражать в делах политических диктатору, так желавшему проскрибировать его будущего усыновителя… Но ведь за своё великодушие божественный Юлий жестоко поплатился. Мечи и кинжалы подняли на него как раз те, к кому он был напрасно и незаслуженно милосерден… Это ли не повод на сей раз проявить беспощадность к врагам, дабы не было потом злодеев, готовых обнажить цезареубийственный кинжал? Да и мог ли юный триумвир не считаться с требованием обоих старших товарищей, в отцы ему годящихся? Но важнейшим здесь представляется следующее: насколько такие репрессии отвечали нравственной природе самого Октавиана?