Император Бубенцов, или Хромой змей

Хуже всего было то, что на Ерошку совокупно обрушились все силы, прежде разрозненные, каждую из которых успел обозлить, настроить против себя. Это обнаружилось тотчас, едва вышел на улицу, чтобы купить хлеба. Заглянул по дороге в киоск, скользнул взглядом по заголовкам газет и оторопел!

Памятозлобие людское не поддаётся описанию. Права была Гарпия, когда предрекала: «На кого люди, на того и собаки!» Все самые отборные, гадкие, подлые перья сворой набросились на Ерофея Бубенцова. Вот же негодяй! Тебя славили, любили, чествовали, уважали, встречали криками «ура!». А ты взял да и отрёкся! Сумасшедший!.. Будь проклято имя твоё!

Ерошка читал чёрные заголовки газет: «Откуда везут мазут?», «Большой террор», «Прощай, немытая Россия», «Мерзавец сменил пол», «Кто украл металл?», «Прокляты и убиты», «Акты, в которых факты!», «Очередное ограбление в Сокольниках»… И всё это было про него! Приметил на обложке журнала изображение роскошной яхты. Но как доказать людям, что яхтой владел он только виртуально? Самая-то главная беда заключалась в том, что возразить, оправдаться, опровергнуть он ничего не мог. Ясно, что все эти СМИ руководились из одной точки, направлялись одной, сатанинской рукой. Столько чудовищной, несообразной лжи узнал про себя Ерошка, что впору было повеситься.

Но всё-таки из-под тяжкого груза мерзких обвинений, из-под нагромождений лжи пробивался некий светлый ручеёк, несущий в себе радость, отраду для души. Ерофей Бубенцов теперь совершенно ясно понимал – из какого страшного ига вырвался, из-под какой могильной плиты сумел выкарабкаться. Пусть с ободранными боками, пусть с перебитым хребтом.

2

Вернулся в квартиру с добытым хлебом. Веры ещё не было. Бубенцов не стал зажигать света. Прошёл сквозь длинные сумерки, как сквозь тысячелетия, на кухню, присел бочком к столу. Да, именно так, бочком. Пустой холодильник вздрогнул и тихо, доверчиво загудел, включившись. Прощальную пустоту квартиры ощутил Бубенцов с сиротской вокзальной тоскою. Точно выгнали уже, выветрили ледяные сквозняки жилой дух отсюда, сдули со стен терракотовые обои, сорвали, унесли занавески, выстудили комнаты.

Послышался знакомый звук проворачиваемого в замке ключа. Пришла Вера. Бубенцов подхватился, побежал встречать. Он всё расскажет. О том, какая катастрофа произошла. На какую вершину вознесла его судьба, в какую пропасть низвергла. Она сперва не поверит, а потом, скорее всего, тихо заплачет. Вера часто в последнее время, глядя на него, не могла удержать слёз.

– Ну, слава богу, наконец-то ты вернулся! Молодец! – похвалила Вера, поцеловала в щёку, пошла с сумками на кухню.

– Проект закрыт, – сказал Бубенцов, входя вслед за Верой. – Не могу тебе, к сожалению, раскрыть деталей. Подписку дал о неразглашении.

Бубенцов сел, ноги ослабли. Замолчал надолго. Руки положил на стол. Сидел, глядя в опустевшие ладони, сокрушённо покачивая головою. Звонил телефон. Опять проклятые голоса. Вера взяла трубку. Бубенцов отвернулся лицом к стене.

– Да, – говорила Вера в трубку. – Понятно. Решение не окончательное. Можно открыть ему? А то в уныние впал. Нет, пока не запил. Спасибо, Адольф!

«Спасибо, Адольф?» – вздрогнул Бубенцов.

– Значит, можно открыть? Всю подоплёку? Спасибо. А то и вправду совсем уж…

Ерошка повернул голову, вопросительно глядел на жену. Вера хлопотала у плиты, молчала, нарочно отворачивала лицо. Бубенцов видел, что она сдерживает улыбку.

– Не унывай, – сказала Вера. – Не закрыт проект. Быть тебе царём! Проект отложен ненадолго.

– Почему отложен?

– Русский народ не покаялся в содеянном. Нужно публично, перед всем мировым сообществом. И на коленях. Поляки особенно настаивают, чтоб ползком и на коленях.

Бубенцов, раскрыв рот, глядел на Веру. А Вера между тем продолжала тем же тоном:

– Во-вторых, про Земский собор в суете забыли. Надо ведь, по древним уложениям, сперва собор созвать. Для легитимности.

– Да ты-то откуда знаешь про всё это?

– Да уж знаю. – Вера поглядела на мужа, улыбнулась. Затем, уже не таясь, от всей души расхохоталась. – Деньги? Да вот же они!

Нагнулась, вытащила из-под стола ту самую, ту давнишнюю, ту брезентовую, ту полосатую… Попробовала пододвинуть суму поближе к Бубенцову, но не смогла, сил не хватило.

– Да и чёрт с ними! Тебе эти деньги ни к чему! Царям наличность не нужна.

И снова рассмеялась серебряным своим смехом.

3

Серебряным смехом, сквозь который проступал тяжёлый гул медных колоколов. То неподалёку, в храме святителя Николая в Покровском, звонили к вечерней службе. То подлинная жизнь проступала из-под спуда.

Бубенцов спиною своей чувствовал сквозь уходящий сон ребристую поверхность деревянной скамейки. Чувствовал, как затекла шея. Голова его лежала на коленях у Веры. Он снова оказался в том мире, где никакой надежды нет.