Император деревни Гадюкино

Я оставила его вопрос без ответа. Как правило, мужчинам в семье стараются не рассказывать о мелких неприятностях. Ну зачем травмировать усталого парня, весь день работавшего без передыху? Поэтому огромное количество проделок детей и животных неизвестно майору. Кстати, Рейчел еще любит походя стащить с лотка яблоко, персик или другой сладкий фрукт, а к прилавку, где продают хлеб, я с ней никогда не приближаюсь, потому что знаю: личный рекорд нашей стаффордширихи – шесть плюшек с корицей, проглоченных ею за минуту, пока я покупала батон.

– Представить себе не можешь, что я вытерпел! – орал майор. – Тетка подняла вопль, хотела вызвать милицию, мне пришлось покупать ей целую курицу-гриль, торт и два кило персиков!

– Очень глупо! – не сдержалась я.

– А как бы ты поступила? – не утихал Вовка. – Согласилась бы показать патрульным документы, чтобы завтра коллеги начали стебаться: Костин собаку на вольном выпасе кормит?

– Я, попав впервые в такую ситуацию, повела себя иначе. Присела около Рейчухи и шепнула ей на ухо: «Немедленно умри, иначе никогда больше сухариков не получишь». Стаффиха повалилась на бок, вытянула лапы и весьма убедительно изобразила труп. Очередь ахнула, тетка, лишившаяся шаурмы, завопила:

«Что с ней?»

Я ответила:

«Бедная Рейчел съела лаваш с цыпой и, похоже, отравилась. Моя собака спасла вас от смерти».

Желающие полакомиться разлетелись в разные стороны, баба испарилась вместе с ними, а мы с ожившей Рейч быстренько убежали, пока шаурмовец или шаурмовщик, не знаю, как правильно обозвать шеф-повара тонара, не сообразил, что около его шалмана возникла нерабочая обстановка. Может, я некрасиво поступила, зато сэкономила семейный бюджет.

По воцарившемуся в трубке молчанию я поняла, что совершила большую ошибку. Не следовало хвастаться своей сообразительностью.

– Ты зачем звонишь? – каменным тоном осведомился майор.

– Вовочка, помоги, пожалуйста, – самым сладеньким голосочком завела я.

– Ты заболела? – неожиданно спросил Костин.

Я поспешила его успокоить:

– На здоровье не жалуюсь, бодра и весела.

– А вот у меня голова болит, – отрезал приятель, – и пора идти на совещание!

– Вовусечка! Маленькое дельце! Узнай...

– Нет, – перебил меня Костин, – ты в полном здравии, а остальное уже не важно! Покедова!

Я осталась в компании с противно пищащим телефоном.

– Может, я смогу вам помочь? – впился в ухо знакомый голос. – Я имею неограниченные возможности, обладаю обширными связями, во многие кабинеты вхожу со словами: «Привет, брателло!» Эй, Лампа, ку-ку!

Мне пришлось повернуться на звук и убедиться, что на стоящей впритык лавочке сидит веселый, как детеныш макаки, Максим.

– Ты за мной следишь? – вырвалось у меня.

– Я пришел за мороженым, – пояснил нахал, – и вдруг чу! Кто-то унижается, просит о помощи, плачет, ползает на коленях. Ну неудобно не спросить: что тебе надобно, золотая рыбка?

– Вообще-то такие вопросы – прерогатива обитательницы моря, – возразила я.

– Есть очень узкий круг людей, к которым сама золотая рыбка обращается с просьбами. Собственно говоря, нас двое во всей вселенной, – откусывая от вафельного стаканчика, объявил Максим.

– Один из волшебников, надо полагать, ты, а кто второй? – злясь на себя за глупую беседу, спросила я.

– Джинн из лампы, приятель Аладдина, – не задумываясь, ответил наглец, – ну, заказывай. Хотя давай я угадаю: тебе нужен мешок бабок на белом «Бентли».

Я вспомнила разговор о женихе, искать которого меня отправили на «Виллу Белла», и рассмеялась.

– Красивый, ласковый, добрый, замечательный, богатый, неженатый, без детей и родителей, олигарх на ярко-оранжевом «Порше»-кабриолете не нужен. Мне требуется исчерпывающая справка на мужчину по имени Леонид Факир, подробности о смерти Константина Львовича Пронькина и любая информация о рок-певце по кличке Малыш.

– Зачем? – проявил неуместное любопытство Максим.

– Лучше я обращусь к джинну, – вздохнула я, – тот исполняет желания, не задавая лишних вопросов.

– Люди добрые, подайте, сколько не жалко, ветерану всех чеченских войн, – заученным речитативом завел тенорок.

Вдоль скамеек, стоявших по периметру площади, ехал в инвалидной коляске человек в камуфляже. Люди не спешили расставаться с рублями, солдат подрулил к нам, и мне стало понятно: мошеннику едва исполнилось восемнадцать и он более-менее трезв. «Ветеран» сидел на толстой подушке, одна его нога, обмотанная грязными окровавленными бинтами, опиралась на никелированную подставку, вместо второй торчала тщательно обернутая пятнистой тканью культя.

– Мамаша, папаша, – заныл «инвалид», – Христа ради, я собираю на протез.

– Бедный, – сочувственно сказал Максим, – сколько лет со дня окончания чеченской кампании прошло, а ты все кровью истекаешь! Повязка-то промокла.

– Досталось мне от сволочей, весь поранетый, – продолжил играть свою роль попрошайка.

– Лампа, сколько ему дать? – спросил Максим.

– Нога не болит? – обратилась я к самодеятельному актеру.

Юноша похлопал по коленке.

– Я привык, но рана не заживает!

– Спрашиваю про вторую ногу, – серьезно уточнила я.

Попрошайка сделал скорбное лицо.

– Так ее нет, мамаша.