Император деревни Гадюкино

– Денис, включай, – приказал Максим.

Маленький, худенький, похожий на щуплого ботаника-старшеклассника корреспондент привычным жестом поправил уродливые круглые очки и вынул из кармана диктофон. В комнате раздался знакомый голос.

– Меня зовут Нина Олеговна Пронькина, я проживаю в собственном доме, в подмосковном поселке «Филимоново». Я делаю это заявление, будучи в здравом уме и твердой памяти. Состояние моего здоровья соответствует норме, что подтверждает копия истории болезни, где имеется справка от психиатра, полученная мною пару дней назад. Я запаслась этим документом, чтобы никто не посмел сказать: вдова Константина Львовича Пронькина помутилась рассудком. Я абсолютно здорова, как умственно, так и физически, и великолепно осознаю последствия своего поступка.

Глава 27

Лида и Соня застыли истуканами, Денис выключил запись.

– Будете слушать дальше? – безмятежно спросил Максим.

Сестры, словно зомби, вернулись к дивану.

– Кто это? – отмерла младшая сестра.

– Неужели не узнали? – поразился Максим. – Только что звучал голос вашей покойной матери, она ведь представилась.

– Откуда это у вас? – прошептала Соня, потом она неожиданно прижалась к Лиде: – Мне страшно, не хочу, не надо, там все неправда! Пойдем отсюда скорей. Пусть со всем разбирается юрист. Мы имеем право на адвоката.

– Сейчас мы не в комнате для допросов, – ожила я, – беседуем без протокола. Кстати, у сотрудников правоохранительных органов отчего-то существует твердая уверенность: если задержанный сразу требует законника, значит, у него рыльце в пушку. Я бы на вашем месте послушала. Неужели вам не интересны последние слова матери?

– Включайте, – твердо сказала Лида, – мы ничего дурного не совершали, нам нечего бояться.

Я покосилась на мертвенно бледную Соню: похоже, у старшей сестры другое мнение.

Денис включил диктофон, голос Нины Олеговны заполнил комнату. В Средние века журналиста мигом сожгли бы на костре: сумей он сохранить после кончины человека произнесенную им речь, его обвинили бы в колдовстве. В начале девятнадцатого века Рутин мог бы прославиться как великий медиум, доказавший возможность жизни после смерти, сейчас же это просто магнитофон. Может, люди когда-нибудь и впрямь научатся беседовать с покойными? Ох, боюсь, это открытие многим не понравится. В особенности если мертвецы будут столь беспощадно откровенны, как Нина Олеговна, решившая по непонятной пока причине исповедаться «Желтухе».

– Я знаю, что дочери хотят меня убить, – говорила Нина Олеговна, – случайно выяснила их планы. Это они задумали после того, как лишили жизни Константина Львовича.

Заявление Нины Олеговны было настолько поразительным, что я громко ойкнула, но тут же взяла себя в руки и постаралась не пропустить ни слова из ее исповеди.

Вначале, правда, я не узнала ничего нового. Нина в подробностях рассказала о своей первой встрече с мужем; о том, как дочь священника пошла против воли отца и убежала вместе с любимым; как Константин, бросив любимое занятие пением ради того, чтобы обеспечить семью, начал поднимать бизнес; о роковом (простите за глупый каламбур) рок-концерте с западными исполнителями; о вновь вспыхнувшей у мужа любви к музыке и о появлении на сцене певца Малыша. Все это я уже слышала один раз от Нины, но сейчас вдова продолжила рассказ.

…В жизни почти каждого человека бывают периоды кризиса – как правило, они случаются во второй половине жизни. Психологи дают вполне логичное объяснение этому факту: до двадцати пяти лет мы слишком молоды, заняты учебой, устройством на работу, созданием семьи. Потом наваливаются бытовые заботы: рождаются дети, стареют родители, требуются деньги на образование первых и лечение вторых, хочется иметь хорошую квартиру, машину, дачу, есть желание сделать карьеру, некогда думать о философских вопросах. Но на пороге пятидесятилетия программа материального благополучия, как правило, бывает выполнена, появляется финансовая стабильность, дети вырастают. Рано или поздно человек спрашивает себя:

– Зачем я явился на этот свет? Что останется после меня? Правильно ли я живу?

Не случайно на этот возраст приходится пик разводов и самоубийств, а кое-кто пытается начать жизнь заново, бросает опостылевшую службу, семью и фактически превращается в подростка.

Константин Львович не один год вел двойную жизнь, существуя в полярно разных ипостасях, банкира и рок-певеца, и в конце концов устал. Пронькину стало понятно: надо сделать выбор. Константин ничего не скрывал от жены, поэтому Нина оказалась в курсе метаний мужа и один раз сказала ему:

– Второй жизни нам никто не предоставит, вижу, ты мечтаешь петь на сцене. У тебя уже есть имя, свой круг поклонников. Бросай банк, уходи в музыку. Ты можешь заинтересовать прессу, станешь обсуждаемым всеми изданиями персонажем. Я не знаю ни одного финансиста, который совершил бы подобный вираж: из банкиров в рокеры.

Но Константин Львович не обрадовался этому предложению.