Император-дракон

Я все еще позволял чужестранцам въезжать в городские ворота, но выехать из них вряд ли удавалось хотя бы половине приезжих. Казалось, что почти ощутимо над городом сгущается непросветная тьма. Люди, приглашавшие меня к себе на пир или праздничное застолье, удивлялись, почему я почти ничего не ем и не притрагиваюсь к вину. Только некоторые припоминали, что все страшные происшествия начались с моего приезда. Такие догадливые члены общества тут же настораживались и впредь сторонились меня. Сам я еще выбирался за крепостные стены, гулял по раскинувшимся вблизи виноградникам, подолгу задерживался возле отдельных колодцев и следил не появится ли на горизонте облачко пыли, возвещающее о приближении посла Одиль. Такой очень долго не появлялся, и я решил, что если вестник королевы не появится еще через пару недель, то, значит, Лары без боя отданы мне.

Население попроще продолжало свои работы. Им было все равно кому платить налоги королю или дракону, главное сохранить жизнь и собственность. Только местная знать могла быть недовольна таким поворотом событий. Королевский наместник оказался смещен со своей должности. Он заперся у себя в доме на все замки и заранее облачился в траур, ожидая, что со дня на день к нему явится золотоволосый господин, имени которого никто не знает, но от его вторжения не помогут никакие засовы, он проникнет через щель или окно так же легко, как лунный свет.

Никому в Ларах не назвав своего настоящего имени, я сохранил за собой высокий титул. Лишь иногда проходя вечером по тускло освещенным улицам, я видел, как люди, незнакомые мне, шарахаются в сторону и шепчут мне вслед слова "смерть" или "дракон". В таких случаях я никогда не оборачивался и не пытался никого запугать. Догадливость летит впереди новостей. Пусть жители Лар знают, что теперь они под властью дракона.

Все-таки не помешало бы поставить защитные чары вокруг моего жилища, чтобы скрыть его от любопытных взглядов прохожих. На площади всегда было полно народа, но я выбрал для своей работы поздний ночной час, когда никто не мог застать меня за колдовством. В ближайших лавках нашлась только лиловых цветов киноварь, но для дела сошла и она. Кистью я провел под своим домом прямо по булыжной мостовой тонкую черту и после этого роскошный особняк исчез из виду. Можно было спокойно наблюдать из окон за тем, что происходит на площади, но никто из проходивших мимо не мог увидеть ни фасадов, ни карнизов, ни крыши моего жилья. Только сероватый дым, в холодную погоду вырывавшийся из трубы, иногда тонкими клубами просачивался за пределы, очерченных киноварью границ.

Мне не хотелось сейчас возвращаться ни в поместье к Винсенту, наверняка, прознавшему про гибель графини, не было желанья ввязываться в дела обезумевшего от забот Анри. Стоило только вспомнить о груде нерасшифрованных манускриптов и тут же начинала болеть голова. Сколько их там непонятных, сливающихся в одну сплошную неразборчивую линию строчек, сколько свернутых трубкой бумаг, глиняных табличек и тугих, пухлых свитков пергамента. Чтобы разобраться во всем этом нужны годы или даже сотни лет. И каждый раз желая вернуться к уже начатому, я вдруг терял уверенность в своих силах и откладывал это на потом.

Вечера в Ларах были либо бурными и увлекательными, когда я оправлялся в гости или на прогулку, либо спокойными в тех случаях, когда не было нужны выходить из дома. Тогда я брал какую-либо книгу, позаимствованную или честно купленную в местных лавках, и прочитывал ее очень быстро, намного быстрее, чем способен читать человек. Один раз в сумерках я сам не зная, зачем вышел из дома, наверное, ощутил, что пора золотистым широким крыльям распахнуться над Ларами. Свежий ветер подул в лицо, даже запахи цветов, благовоний и еды, продававшейся на близлежащей ярмарке, не могли развеять потрясающую, почти как после дождя, свежесть вечернего воздуха. Фонарщик уже исполнил свои обязанности, и тусклые в обрамление стеклянных колпаков огоньки, как светлячки рассеялись по площади. Толпа прохожих редела. Вскоре наступит ночь, а это время суток принадлежит новому правителю Лар, и не дай Бог встретить его, когда он выйдет или вылетит из своего укрытия.