Император двух Империй

Стремительно выхожу из кабинета и иду на половину императрицы. Бледная Маша сидит в кресле.

– Солнце, что случилось?

Жена вымученно улыбается.

– Меня тошнит. Трижды уже рвало. Может, съела чего, может, укачало, а может…

– Может?

Она кивнула.

– Может. Сроки подходящие. А тут еще поезд. Я еще в дирижабле что-то такое чувствовала, но подумала, что просто воздушная болезнь. Теперь все куда ярче и сильнее.

Оборачиваюсь к Натали.

– Где Евстафий?

– Одну минуту, государь!

Она вышла, а я вновь вернулся к Маше и сказал озабоченно:

– Надо было тебе оставаться в Мелласе. Ну, нельзя же так рисковать в твоем положении.

– В каком положении, любимый? Даже сейчас еще ничего не известно, а уж тогда… Да и как я могла остаться в стороне? Там же десятки тысяч людей могли погибнуть!

Ладно, спорить с барышнями в таком положении крайне не рекомендуется. Целую ее ладошку.

– Радость моя, давай до Питера обойдемся безо всякого с твоей стороны героизма, ладно? В Зимнем дворце тебя осмотрят лейб-акушеры, в бывшей столице вся система отлажена давно, благо это не Константинополь. Дадим докторам возможность поставить диагноз и дать рекомендации. Так что с вокзала быстро едем прямиком в Зимний, хорошо?

Маша грустно улыбнулась.

– Миша, ну что ты такое говоришь? Нас в Петрограде будет встречать стотысячная толпа. Как мы можем просто и быстро проехать мимо них? У нас есть долг, есть обязанности.

В отчаянии прикусываю губу, а жена смеется.

– Любимый, а ты перенимаешь мои привычки!

Хмыкаю рассеянно.

– Да, действительно. Ну, как говорят на Руси, с кем поведешься – от того и наберешься.

Маша, посерьезнев, кивает.

– Я от тебя очень много понабралась. Так правильно по-русски?

– Да, мое солнышко. Ты делаешь просто головокружительные успехи в языке. Я бы так не смог.

– Ну, твоя мама научила тебя основам датского языка, а моя окончила Смольный институт в Санкт-Петербурге. И пусть она меня толком не учила, но я слышала язык. И, видимо, это наследственное.

В этот момент, постучав, является Евстафий.

– Вот что, голубчик. Самым-самым срочнейшим образом найди в Петрограде лейб-акушера доктора Отта. Пусть соберет все необходимое, всех, кто ему будет необходим, и пусть ждут нас в Зимнем дворце. Дело государственной важности. И телеграфируй в Зимний, чтобы все было готово для встречи, приема и осмотра.

Евстафий метнул короткий взгляд в сторону императрицы и, кивнув, вышел.

– Малыш, а ты чего такая бледная и испуганная?

Вновь целую ее ладошку.

Маша отвечает вполне серьезно, с каким-то паническим блеском в глазах, четко выговаривая слова:

– А. Я. Боюсь. Мне просто страшно, понимаешь? И если такое, как сегодня, будет каждый день, то как я это выдержу? Нам предстоит длинная дорога в Константинополь.

– Мы можем отложить поездку.

– Не можем. И ты это прекрасно знаешь. Коронация требует моего присутствия.

– Но столько дней в поезде, а потом через море на том линкоре!

– Ничего. Я молода. Я выдержу. Наверное. Но не оставляй меня одну, хорошо?

– Хорошо, любовь моя. Постараюсь.

Вновь стук в дверь, и вновь Евстафий.

– Государь, все телеграммы отправлены и адресаты подтвердили получение. Заверили, что все будет готово в течение часа с четвертью. И, ваше величество, мы уже подъезжаем. Уже пригороды Петрограда.

– Спасибо, Евстафий. Готовь багаж к выгрузке.

Тот кивает и испаряется за дверь. Маша говорит отрешенно, глядя в окно:

– Петроград. Санкт-Петербург. Тут училась и жила моя мама. Я всегда хотела побывать здесь. Но сейчас я не чувствую ничего…

Обнимаю ее стройную фигуру и целую волосы.

– Просто твои мысли заняты куда более важным делом. А Санкт-Петербург – он твой, и он от тебя никуда не убежит.

За окном проплывают предместья.

Санкт-Петербург. Петроград.

Третий раз в этом времени я приезжаю сюда.

Первый раз как только что взошедший на престол царь-государь, полный эйфории от свершившегося невозможного воцарения, полный надежд и верящий в лучшее светлое будущее. Всем сестрам по серьгам, каждому по вере его, и я весь в белом на коне. Всех понять, простить и отпустить. Уж тут-то мы и заживем!

Сколько тогда продлилась моя эйфория? Дня три? Четыре? Меньше?

А насколько разительно отличалось мое настроение во второй раз!

Второй раз я прибыл через три месяца во главе похоронной процессии. Огромное количество погибших в Москве, личное присутствие на Ваганьковском кладбище во время похорон сотен моих подданных, погибших во время Кровавой Пасхи. И множество членов императорской фамилии, тела которых были доставлены для упокоения в Петропавловскую крепость. Тела, которых во многих гробах и не было. Нет тут экспертизы ДНК. Не могли опознать фрагменты. А ведь среди этих фрагментов была и моя мать.

Хмурая Нева тогда несла льды мимо Петропавловской крепости.

Моя власть была так же зыбка и ненадежна, как лед на Неве.

Мы стояли с бывшим монархом, которому не суждено было погубить империю, и смотрели на проплывающие льдины. Льдины между нами двоими. Мы очень резко поговорили в поезде, и я сожалел в тот день о многом из того, что я с такой резкой категоричностью высказал ему накануне. И я даже почти извинился после похорон.