Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

Прочие деятели гуманитарных наук молчали и не высовывались, почуяв в тембре голоса Нарсеса нечто, похожее на неладное: готовились присоединиться лишь к победителям, пусть даже на вторых и третьих ролях, но живьём.

– Место про не-Папакана приказываю далее пропускать! Подобную богомерзкую лабуду слушать больше не желаю! Чушь какая-то! – Царь царей хотел вознегодовать, но сдержал себя, как подобает всем великим в минуты их скорби.

«Всё, что тебе днём ни скажут, и что ночью уже ни рассказали – всё чушь и суета сует. Хоть то, которое первое, хоть другое, которое второе», – мысленно и самокритично подтвердил, усмехнувшись, Гипнос из своей пещеры с края земли, за тысячи вёрст от дворца Нарсеса, меланхолично поглядывая на беззвучно журчащий родник забвения: не спал.

– Двойка вам обоим по истории! Вы сказочники, мошенники, шпионы и римские агенты, а не учёные! Не историки и не биографы! – холодно, цедя сквозь зубы, величаво, будто пава, прошипел Царь царей и махнул рукой страже. – Растерзать их! Вот этих двоих чудаков! Вырвать им глаза! Выдрать их сердца – они никогда не запылают, как солнце и ярче солнца, поэтому нет нужды приносить их мне ни на блюдечке с голубой каёмочкой, ни на блюде из чистого золота!

Стража утащила прочь сказочников, впавших в маразм и апатию и не оказавших никакого сопротивления. Шахиншах поймал наполненный ужасом взгляд своего вазург-фраматора главного министра и тихим добрым словом успокоил его. – Не трясись, визирь, тебя не трону, мы же заключили сделку, освящённую именем самого Ахуры Мазды! Не так ли?

У великого визиря отлегло от сердца, он приободрился и закивал: так-так-так!

– И то верно, о повелитель! Не верьте этим сказкам, ибо они – лабуда и чушь, чушь и лабуда. В любом порядке! – как-то очень быстро и хором согласились и даже обрадовались все остальные серьёзные историки и биографы, тоже кивая и одобрительно поглядывая на то, как их незадачливых коллег поволокли в небытие, поближе к Великому Авестийцу. – Ваш дед был самым истинным и посконным Папаканом, а никакой не седьмой водой на киселе! Папакан! Папакан! Папакан!

– Ну, слава Богу, Юпитеру… эээ… Ахуре Мазде, мы законные. Я Сасанид! – воскликнул Царь царей, получив от научного мира нужные и неопровержимые в своей основе доказательства.

– Все персо-ирано-парфянские кланы давно признали вашу законность и посконность: и Аспахапеты из Апартватицены-Йезда, и Дахаи из Астабены-Кучана, и Карены из Гиркании-Горгана, и Михраны из Комизены-Семнана, и Парни из Парфены-Партауниса, и Сохаи из Маргиана-Мерва, и Сурены из Сакастана-Систана! Никто от признания не отлынил, ни один не увильнул! – наперебой верещали, подползая ближе к трону и к телу, и стараясь отпихнуть друг друга локтями, учёные историки и биографы, внутренне ликуя попаданию в яблочко.

– А Михраны и Михраки – это одни и те же лица или разные?.. Ну же!.. Кто ответит? Не молчите! – потребовал Царь царей.

– Михраны – из Кавказской Албании. А царь Михрак – из Джахрама, это город в Парфии-Парсе, – не чувствуя подвоха, нашёлся один из учёных мужей после длительной заминки всех остальных.

– И что? – не отставал Нарсес.

Вопрос снова поставил весь научный мир в тупик, а потому неловко повис в воздухе.

– Что дальше, я спросил?

– Как повелите, великий Царь царей, так и будет! Все Вас любят, уважают, обожают и головы готовы сложить за други своя! Царствуй на славу нам, на смерть врагам! Слава Ирану и не-Ирану! Персия превыше всего! – заголосили учёные-гуманитарии, видимо, совсем не владея текущей политической ситуацией в державе.

Не выдержав, с пола неожиданно, но гордо поднялся немолодой мужчина. Эх, помирать, так с музыкой, один раз напившись крови, вернее, упившись свободой! Черты его лица показались Нарсесу до боли знакомыми. Ба! Да это же тот самый древний, но как-то уж очень сильно помолодевший старик, которого ещё совсем недавно шахиншах приказать растерзать, стереть с лица земли и блистанием чьего сердца, пылающего, как солнце и ярче солнца, потом вдоволь понасладился.

– Нет, я не тот самый древний старик! – словно прочитав мысли Царя царей, заявил учёный.

– А кто же ты тогда?

– Я его внук… ну, или, в крайнем случае – правнук.

– И что ты мне имеешь важного сообщить, доброволец-волонтёр? Твои собратья вон лежат и дрожат от счастья, что не их!