Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

– А то, мой повелитель, что род Базрангидов реально существовал. Следовательно, если помыслить логически, Папак не мог быть женатым ни на ком ином, кроме как на девице из этого клана и у них не могло быть никакого иного сына, кроме Ардашира, вашего деда! Ведь это же ясно, как пень и Божий день, и очевидно, как дважды два – четыре! Ну, в крайнем случае, пять!

– И, правда, логика безупречна, – кивнул головой Нарсе, словно восхитившись, и достал из своих карманов горсть золотых и серебряных монет. – У меня вот тоже есть ликвидность с нетленными ликами Ардашира и Шапура на аверсах и с горящими факелами на реверсах. Мне кажется, это тоже убойное доказательство того, о чём ты только что поведал, учёный! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома!

Дядька-биограф, приготовившись быть назначенным любимой женой, приободрился, неожиданно для самого себя повеселел и собрался было смело продолжить свою речь, но Нарсе его опередил собственным вопросом:

– А что ты скажешь о матери Папака по имени Денак?

– Эээ… кхе-кхе!

– А что скажешь о супруге Папака по имени Рутак?

– Эээ… кхе-кхе!

– А что скажешь о дочери Папака с тем же именем, что и его мать?

– Эээ… кхе-кхе!

– А что знаешь о парфянском наследнике Валарше-Вологезе Пятом, который вёл и проиграл войну с боголюбивым… эээ… с нечестивым Римом?

– Эээ… кхе-кхе!

– А что ведаешь о сражении при Ормиздакане между Артабаном и моим дедом, которому, по твоим словам… прежний Царь царей и все шахи добровольно передали власть, осознав, что лучшего владыки им во всём свете не сыскать? А ведь именно после этой решающей битвы мой дед короновался шахиншахом Ирана и не-Ирана!

– Эээ… кхе-кхе!

– А куда делся сын поверженного Артабана Артавазд, который даже после коронации деда не один год где-то продолжал чеканить монеты со своей нечестивой физиономией?

– Всё расскажу, как на духу! – воскликнул дядька с кризисом среднего возраста, наконец, почуяв неладное: долго доходило.

– Да можешь уже и не говорить. Я вижу, что свой предмет ты знаешь безукоризненно. Ты не только биограф, историк, филателист, беллетрист, нумизмат, педагог, но ещё и пианист, и пророк и демагог!

– Ваш великий дед был не только знатным воителем, но столь же великим строителем. Он основал и построил три города! Кроме Ардашир-Хварраха, ещё и Ардашир-хнум, и Вех-Ардашир! – словно за последнюю соломинку, ухватился дядька средних лет, выдав последнюю порцию своих познаний, но не став упоминать или ненароком запамятовав о том, что третий из перечисленных им городов прежде назывался Селевкией и был просто Ардаширом отформатирован, перестроен, а попросту – реновирован!

– Так, так, так… О рельефе триумфа моего деда над Артабаном и о прочих барельефах в Накш-и-Рустаме и в Дарабгирде помню, как сейчас, ибо в тех местах я путешествовал. Всё это очень похоже на правду, только правду и ничего, кроме правды! Следовательно, это и есть истина в последней инстанции! – задумчиво вымолвил Нарсе. – И всё-таки, как ты думаешь, дядька-биограф, что, с точки зрения безупречной логики, означает факт того, что я только что достал из карманов горсть золотых и серебряных монет времён моего деда и отца?

Биограф расплылся в широкой и счастливой улыбке и, мысленно оттопырив карманы, молча потянулся к повелителю обеими руками, всем сердцем и душой. Тело тоже двинулось вперёд.

– Правильно! – подтвердил Нарсе. – Это служит неопровержимым свидетельством того, что ты сейчас умрёшь! – шахиншах небрежно бросил страже. – Растерзать его! Остальных отпустить, пусть славят меня на всех углах и перекрёстках Ктесифона.

Мёртвые сразу не имут, а живые тут же вздохнули полной грудью, с облегчением. Но Царь царей, похоже, передумал и волевым порядком чуток скорректировал приказ:

– Визирь, гони прочь из тронного зала оставшихся учёных, но из дворца их не выпускай – разбегутся, как крысы, ищи их, потом свищи! А мне завтра ещё об отце надо бы их попытать! Теперь можешь со спокойной совестью надеть на них кандалы и наручники – смирнее будут!

– Опять кандалы! Опять наручники! – заверещали историки и биографы. – С нас только что перед входом сюда их сняли!

Но стража неумолимо потащила вопящий народец долой с глаз шахиншаха.

Нарсес, буравя взглядом вазург-фраматора, продолжил:

– Если я вдруг и сегодня ненароком или по забывчивости распорядился доставить мне на золотом блюде или на блюдечке с голубой каёмочкой чьи-либо глаза и сердца, то я погорячился, с кем ни бывает: ничего приносить не надо. Выброси на помойку или скорми собакам всё, что уже сложили в посуду!

– Вроде не было таких повелений.

– Тогда прямо сейчас тащи сюда Аспахапетов, Дахаев, Каренов, Михранов, Парни, Сохаев и Суренов. Я все иранские и не-иранские кланы перечислил?