Император-гоблин

– Он невиновен в измене, – едва слышно прошептала Хесеро. – Он не заслуживает… – Она снова умолкла, и Майя понял, что она вот-вот сломается. – Что бы он ни совершил, он все же наш супруг. Мы умоляем вас – если вы намерены покарать его, по крайней мере, сообщите ему об этом лично.

Майя не представлял, как можно любить Сетериса; для него это было просто непостижимо. И он подумал, что, возможно, многое в его жизни изменилось бы, если бы он смог понять.

– Мы примем его, – объявил Майя. – Прямо сейчас.

Он бросил многозначительный взгляд на Ксевета, и секретарь понял, что возражать не следовало: уши дрогнули, уголки губ опустились.

Обдумав ситуацию, Майя приказал привести Сетериса в Черепаховую Комнату. Ему, конечно, хотелось бы говорить со своим бывшим опекуном в Унтэйлейане или хотя бы в Мичен’тэйлейане – на троне, в официальной обстановке, он чувствовал бы себя более уверенно. С другой стороны, он привык к Черепаховой Комнате, и здесь было теплее, чем в огромных каменных залах.

Сетериса сопровождали два стражника. Он выглядел уставшим, волосы были убраны небрежно, одежда помялась. И еще было что-то непривычное в его осанке, выражении лица и положении ушей… Майя не сразу понял, что Сетерис Нелар боится.

Дело было не в том, что Сетерису нечего было бояться; просто Майя никогда не видел его испуганным, даже не мог представить своего грозного опекуна в таком состоянии, поэтому не знал, как себя вести и что говорить.

Сетерис опустился на пол, и впервые с начала царствования Майя без угрызений совести оставил просителя стоять на коленях.

– Мы говорили с твоей женой, – начал он.

Сетерис вздрогнул, как от прикосновения раскаленной кочерги, и Майя догадался, что именно этого разговора его бывший наставник боялся больше всего. Наверное, Майе наконец-то следовало бы торжествовать, но он не чувствовал ни радости, ни удовлетворения.

– Она уверяла нас в том, – мрачно продолжал Майя, – что вы всецело преданы нам.

– Да, это правда, я ваш верный подданный, ваша светлость, – ответил Сетерис устало и равнодушно, словно не ждал, что ему поверят. Поза и положение ушей говорили о покорности судьбе. – Клянусь.

– Почему?

Стражники и телохранители Майи уставились на него в недоумении, но Сетерис даже не пошевелился. Он понял смысл вопроса.

Майя ждал. За десять лет их общения ему не приходилось видеть Сетериса в растерянности. Наконец, заключенный заговорил странным голосом, одновременно умоляющим и гневным:

– Потому что Улерис Чавар – глупец. А я верю в закон. И считаю, что вы верите в закон.

Для Сетериса это было совершенно невероятное высказывание; в иных обстоятельствах Майя мог бы счесть его похвалой. Прежде он ни разу не удостоился похвалы от своего наставника. Сетерис поднял голову; у него был отчаянный, дикий взгляд.

– Возможно, я совершил немало дурных поступков, ваша светлость, но я не предатель.

И Майя вспомнил, что Сетерис уже побывал в подобной ситуации, он стоял на коленях перед императором, обвинявшим его в измене. Но в тот раз все закончилось иначе. Майе снова захотелось получить ответ на вопрос, который все эти годы мучил его и прочих обитателей поместья. И вот, наконец, он спросил:

– Почему тебя сослали в Эдономи?

Сетерис горько рассмеялся – так он никогда еще не смеялся.

– Я сказал покойному императору, вашему отцу, что если, по его мнению, я был виновен в измене, меня следовало отдать под суд, а не запирать в Эсторамире, как нашкодившего пса. У него было такое лицо… Я подумал, что он тут же прикажет меня убить. Потому что я не был виновен в измене, и он это знал. Но я пытался им манипулировать, и он разгневался. Он никогда не мог справиться с гневом. И меня отправили в Эдономи. С вами.

Они помолчали, вспоминая жизнь в обветшалом охотничьем домике среди болот. Через минуту Майя медленно произнес:

– Мы могли бы снова отправить тебя туда.

– Ваша светлость, я не сделал ничего плохого! – в отчаянии воскликнул Сетерис. Страх, наконец, заставил его забыть о сдержанности и благоразумии.

– Я знаю, – усмехнулся Майя. – Но я тебя ненавижу, и ты это прекрасно понимаешь; если ты останешься при дворе, я постоянно буду думать о том, чтó ты говоришь обо мне и кому.

Губы Сетериса побелели. Собрав остатки сил, он прошептал:

– Клянусь, я ничего не стану говорить… Я ничего не рассказывал даже жене. Прошлое похоронено и забыто. Я предан вам, ваша светлость, я прекрасно понимаю, что слова опаснее любого оружия. Ты сам это знаешь.

О да, действительно, он знал. Майя до сих пор не мог забыть оскорблений Сетериса – начиная с «безмозглого страшилища» и заканчивая «поганым ублюдком». Его в каком-то смысле даже восхитила смелость кузена, который рискнул напомнить ему об опасности слов. Но возможно, это была не смелость, а безумие.

– Я не стану отправлять тебя в Эдономи, но не могу оставить тебя здесь.

Он выдержал холодный, пристальный взгляд Сетериса – впервые в жизни. Кузен отвернулся и неохотно пробормотал:

– Наверное, я заслужил такое отношение.

Майя ответил:

– Мы тоже так считаем.