Император-гоблин

Келехар поклонился и вышел из малого приемного зала, а Майя устало откинулся на спинку кресла. Он уже месяц был императором, уже месяц его звали Эдрехасивар Джас, а не Майя Драджар. Править Этуверазом стало немного легче, хотя это занятие все равно казалось ему скучным и утомительным. Он запомнил имена большинства придворных (хотя и не всех), начал понемногу разбираться в том, какие группировки существуют при дворе, понимать причины их вражды. Возможно, Сетерис отпускал какие-то замечания насчет него – увы, Майя слишком хорошо представлял себе их характер. Но бывший опекун больше не пытался навязываться императору, и за это Майя был ему благодарен, хотя и знал, что это жалко и глупо. Его телохранители и камердинеры прилежно выполняли свои обязанности; Ксевет составлял распорядок дня так эффективно, словно был рожден для этой работы. Конечно, существовали недовольные, витали разнообразные слухи, но Майю больше удивило бы, если бы никто не проявлял недовольства. Он отлично знал, что не обладает харизмой лидера.

Чавар держался враждебно, однако не дерзил открыто и не пренебрегал своими обязанностями до такой степени, чтобы Майе приходилось призывать его к порядку. Ему по-прежнему хотелось заменить Чавара на посту лорд-канцлера кем-нибудь другим, но он не мог сделать этого, потому что у него не было подходящих кандидатов. Ксевет и секретари Чавара разработали хитроумную систему для того, чтобы император и лорд-канцлер как можно меньше общались между собой; это делало их сотрудничество если не приятным, то терпимым.

Нуревис Чавар был намного любезнее и услужливее своего отца. Несмотря на то, что он и Ксетиро Кередин вращались в совершенно разных кругах, Нуревис не только зазывал дач’осмин Кередин на свои вечера; он старался, чтобы это выглядело совершенно невинно, приглашая также немногих общих знакомых. Майя был ему благодарен, но втайне ему хотелось, чтобы Нуревис не утруждал себя. Посетители салона Чавара разделились на два лагеря: друзья дач’осмин Кередин и друзья осмин Дученин. Майя испытывал неловкость, зная, что его не ждут ни в том, ни в другом лагере. Осмин Дученин не скрывала досады, а дач’осмин Кередин разговаривала с ним холодным официальным тоном. Возможно, она тоже сердилась на него. Когда он находился в другом конце комнаты, она хохотала со своими друзьями, и он боялся, что невеста, подобно осмин Дученин, высмеивает его. Майя пытался держаться на нейтральной территории, общался с Нуревисом и его друзьями, которые не могли бы связать двух слов, если бы речь зашла о политике. Они вели себя любезно, но чаще всего просто не замечали его; он слушал их непонятные разговоры об охоте, лошадях и моде и чувствовал себя почти в безопасности. Нуревис, выполняя обязанности хозяина, иногда беседовал с ним, но особую признательность Майя испытывал к мин Вечин. Никто не смог бы обвинить ее в стремлении всецело завладеть вниманием императора. Время от времени она останавливалась около него, избавляла его от навязчивых придворных, которые едва ли не силой пытались вытянуть из него разного рода обещания. Она разговаривала обо всем и ни о чем и не ждала развернутых ответов. Майе было легко в ее обществе, она была прекрасна; и еще ему казалось, что она флиртует с ним, но он понятия не имел, как реагировать. Рядом с ней он чувствовал себя почти нормальным, ему почти казалось, что его место здесь, что он – настоящий император.

Но однажды вечером, после того, как мин Вечин непринужденно отошла от него к другим гостям в третий или четвертый раз, к нему приблизилась дач’осмин Кередин. Она сделала реверанс, подметая пол лиловыми юбками с отделкой цвета бронзы, но когда она взглянула ему в лицо, он увидел, что она хмурится, и не слишком удивился, когда она бросилась в атаку.

Но ее откровенность поразила его.

– Ваша светлость, мин Вечин использует вас.

– Разумеется, – согласился Майя.

Девушка недоуменно приподняла брови, и Майя не смог сдержаться.

– Должно быть, вы считаете нас безнадежным тупицей, если думаете, что мы не смогли догадаться об этом без посторонней помощи. Спасибо, – ядовито произнес он.

У нее сделалось такое лицо, будто ее укусила диванная подушка.

– Ваша светлость, мы не хотели сказать… – Она замолчала, и на ее бледном лице выступил румянец. – Мы просим прощения. Вы правы, нам не следовало этого говорить.

Он подумал, что она сейчас поспешит уйти – он сам поступил бы так на ее месте, – но она не тронулась с места, хотя и опустила голову на несколько секунд. Майя молчал. Его гнев угас так же быстро, как и вспыхнул.

Когда дач’осмин Кередин подняла голову, он увидел в ее ярко-синих глазах блеск, которого не было прежде. Она заговорила быстро, отрывисто, новым, оживленным тоном:

– Поскольку мы уже уронили себя в ваших глазах, хуже не будет, если мы спросим: если вы знаете, что она использует вас, ваша светлость, почему вы продолжаете общаться с нею?

Эти слова не прозвучали как упрек; казалось, ей было действительно интересно.