Император и ребе, том 1

— Если не ошибаюсь, я вам сразу же после этого написал, что с ней случилось по дороге. На станции Луга ей что-то привиделось. Ей показалось, что тень ее мужа — такого никому не пожелаешь — преследует ее. Она испугалась… И с тех пор вбила себе в голову, что сначала обязательно надо отпраздновать бар мицву нашего внука Алтерки и только потом позаботиться о себе…

— Видите ли, сват, это тоже игра… Ведь нельзя построить жизнь на фантазии, на страхе, на вчерашнем дне. Если что-то дурное привиделось, сплевывают три раза или просят трех евреев истолковать привидевшееся — и делу конец! Так бы я поступил, так бы вы поступили. У нас есть Бог и надежда на Него в сердце. Это сильнее любых видений на свете. Но ведь она, моя Эстерка, просвещенная. Учитель ее, этот… нынешний аптекарь, ведь уже просветил ее еще в юности, да так, что у нее до сих пор в глазах темно. А в темноте все выглядит больше и страшнее, чем оно есть на самом деле. Поэтому она из каждой мелочи делает массу выводов. Она приняла ерунду близко к сердцу и приняла обет… Я ведь сам раньше проводил жизнь в Полесье и насмотрелся там всяких странных и страшных вещей: болот, жаб, волков, цыган и еще черт знает чего — и ничего! Я это все переваривал, слава Всевышнему, и всегда хорошо спал. А она только пару раз приезжала ко мне в лес переночевать у лесника в сторожке и услыхала, как сова кричит на дереве. Ну! Мне пришлось ей петь и рассказывать истории. Она этого, кажется, до сего дня не может забыть. Потом я пару раз заставал ее одну-одинешеньку, когда она сидела, завернувшись в материнский платок, и плакала. «Что ты плачешь, доченька?» — «Просто так». Она вспомнила сову, ей стало тоскливо, вот она и плачет… Посреди ночи она просыпалась с криком: «Спасите иноверца! Его лошадь уже утонула!» Оказалось, она не могла забыть увиденного ею когда-то пьяного иноверца, который провалился в торфяное болото вместе с лошадью и телегой. Если бы я кричал во сне обо всех иноверцах, которые по пьяни сбились с вех, которыми в Полесье обозначают правильный путь, и утонули, меня бы уже давно не было на белом свете. Но моя Эстерка любит играть со своим страхом, как и со своим восторгом, со своей печалью и со своей радостью. В этом-то все и дело, если хотите знать…

Реб Ноте стало немного неуютно от таких речей свата. Как будто тоска белорусского леса и страхи заплаканной Эстерки окружили его со всех сторон в этом полутемном выцветшем зале. Он нетерпеливо оглянулся и встал с места.

— Ну, — сказал он, — сват, мы еще об этом побеседуем. Подождем, пока приедет реб Йегошуа Цейтлин. Он ее, наверное, видел в Шклове, разговаривал с нею. Подождем и послушаем, что скажет такой умный еврей. А теперь, сват, давайте немного прокатимся. Я вам покажу Петербург.

Мордехай Леплер вытер лицо большой крепкой ладонью, как будто желая очистить его от налипшей паутины. Его синие глаза вспыхнули любопытством:

— Ах, сват! С огромным удовольствием. Мои сани стоят внизу и ждут.

3

Когда реб Нота увидал внизу, у ворот, роскошные сани, запряженные тройкой лошадей, с лакеем сзади и с кучером в шляпе с павлиньими перьями, он скривил лицо. Запах нувориша, словно запах гари, шибанул ему в нос.

— Хм… — сказал он, — но мы едем в такое место, где колокольчики и ливреи будут немного не к месту.

— Вы же сказали, что мы едем посмотреть Петербург?..

Глаза реб Ноты подернулись печальным дымком:

— Я хочу показать вам одно место, очень красивое место. Но лучше подъехать туда потихоньку, скромно.

Реб Мордехай Леплер пожал плечами и больше не переспрашивал.

Он расплатился за парадные сани и отослал их. А реб Нота подмигнул простому «ваньке» с одной лошадкой, запряженной в низкие санки, выстланные изнутри овчиной. Нанял он его за пятак, один большой екатерининский пятак, весивший четверть фунта, усадил своего свата и уселся сам.

Легкие санки унесли их далеко-далеко от Невского проспекта, за реку, а потом, через один из замерзших рукавов, на один из петербургских островов, окруженных летом водой. Здесь было гораздо больше садов с голыми деревьями, чем домов. Да и эти немногие были построены из дерева и крыты жестью или даже дранкой, как в маленьком местечке. На выкрашенных в зеленый и синий воротах имелись таблички с немецкими именами. Здесь действительно жили потомки тех немцев и голландцев, которым когда-то покровительствовал Петр Великий, даровавший им земли для строительства целых слобод.

Около каменной ограды с полукруглой калиткой сани остановились. На каменной стене были еще заметны большие пятна плесени, напоминавшие о последнем весеннем наводнении, когда Нева вышла из берегов, залила острова и размыла плохо замощенные улицы в половине Петербурга.

Реб Мордехай был очень разочарован увиденным.

— Это Петербург?

— Я же вам говорил, — очень тихо ответил реб Нота, — это одно место в Петербурге… Хорошее место…

— У нас, кажется, хорошим местом называется…

— Кладбище? Это действительно первое еврейское кладбище в Петербурге.