Император и ребе, том 1

Но было достаточно какой-нибудь неудачной атаки на врага, внезапного нападения противника на какую-то укрепленную точку, которую его штаб считал надежной, чтобы «светлейший» растерял все свое мужество, горько разрыдался и начал бы посылать эстафеты к «матушке Екатерине», прося ее отобрать у него все дарованные ему титулы и звания и освободить от этого тяжкого бремени.

Последний такой приступ случился с ним в Очакове в 1788 году, когда изголодавший и промерзший русский гарнизон сражался не на жизнь, а на смерть с турками. Вместо того чтобы пойти и подбодрить своих измученных солдат, Потемкин сидел на расстоянии выстрела от опасных позиций. Он сидел на влажной земле, не щадя своего дорогого мундира, и причитал так, что и камень мог бы расплакаться. Он, считай, уже решил отдать туркам весь Крым, прекратить войну, а самому стать простым подданным, маленьким человеком, каким был двадцать три года назад, когда его за леность выгнали из Московского университета… Он даже об этом своем «последнем» решении отправил эстафету к «матушке». Однако Екатерина, его бывшая любовница и нынешняя «матушка», посмеялась над его отставкой. Она привезла князя в Петербург и при помощи своего ума и остатков пятидесятидевятилетнего обаяния ободрила его, убедила, что верит в его счастливую звезду, и с большим почетом отправила назад на фронт… И «светлейший князь» с новой верой в себя и с новой силой бросился на врага и прогнал его от Днестра далеко за Прут.

2

Разгромив турок под Бендерами и Аккерманом, Потемкин снова впал в ориентальную апатию, в свою поэтическую сонливость. Фельдмаршал Суворов и «матушка» Екатерина постоянно посылали ему эстафеты, «чтобы он ковал железо, пока оно горячо», чтобы не давал врагу прийти в себя и продвигался бы в глубь румынских провинций Турции. Однако «светлейший» снова махнул рукой на все советы и на все свои подвиги и решил отдохнуть весьма возвышенным образом.

Копирование гаремов и дворцов богатых турок и татарских мурз больше не возбуждало его. Ему захотелось сыграть роль самого султана. Ему хотелось принести кусочек из сказок Шахерезады в убогую деревушку, в валашские Бендеры[68] — более подходящего места он не нашел… Ему пришло в голову одно из тех режиссерских изобретений, которые он столь искусно проворачивал за пару лет до того, когда показывал матушке Екатерине только что присоединенный к России край. Это были те самые позднее печально известные «потемкинские деревни», которые он на протяжении нескольких недель соорудил по оба берега Днепра на пути следования корабля императрицы из Киева до Херсона. Это были якобы цветущие села, сколоченные, как на сцене, из побеленных досок, куда согнали украинских и валашских крестьян. Парубки в новых бараньих шапках и девицы в красных платках танцевали гопак в любом месте, где Екатерина ставила ногу на сушу и сходила со своей роскошной барки. Старые крестьяне и крестьянки кланялись императрице в ноги и подносили ей хлеб-соль. Но как только довольная императрица уезжала, согнанные в такое бутафорское село крестьяне разбегались, дома из побеленных досок разбирались, и берега Днепра снова становились пустыми и неустроенными, как земля до сотворения мира…

Вот такое желание большой инсценировки теперь снова охватило «светлейшего» князя. И действительно, зачем вечно тратить свою богатую фантазию на постаревшую любовницу, а не на себя самого? Ведь вечно жить не будешь! Его фантазия уже не та, что прежде, и его мощь в отношениях с прекрасным полом тоже уже не та. А тут он еще и подхватил эту гнусную лихорадку, как последний из его солдат. А штабные докторишки только и каркают в уши, прямо как сороки, чтобы он поберегся и знал меру, иначе он рискует… Ну так всем и вся назло! Погуляем! И не просто погуляем, а погуляем, как гуляют у султана в Царьграде!