Император и ребе, том 1

«Безумие революции опасно главным образом своей слепотой. У разъяренного плебса вдруг появляются необъяснимые капризы. И те, кто вызвали этот пожар, никогда не могут быть уверены, что огонь не перекинется на них самих. Вождь первого восстания может очень быстро стать жертвой второго, в лучшем случае — третьего восстания»…

— Си ле руа м’овуа донэ… — снова забубнил Наполеоне, глядя на пустой пьедестал, — если бы король подарил мне свой великий город…

И вдруг он сам себя перебил, словно проснувшись. Этот привязавшийся мотивчик вдруг стал реальностью: «Хм… Что бы я, например, сделал, если бы Париж принадлежал мне? Кого бы я здесь поставил?.. Во-первых, я бы не строил таких низких постаментов и точно не на таком островке, который разбушевавшаяся Сена каждые два-три года затапливает грязью. Я бы поставил пьедестал на высоком сухом месте, намного-намного выше. А что бы я воздвиг на нем?.. Я бы воздвиг высоко-высоко, так что взглядом не достанешь, винтообразную медную колонну высотой в несколько этажей, в память о винтовой лестнице старого дома, из которого я только что вышел… И пусть вся эта колонна будет украшена барельефами, рассказывающими о большой жизни, как старый восточный пергамент, полный замысловатых букв и миниатюр… А на самом верху, на самом верху…» Он задрал голову, чтобы увидеть это «наверху» и увидал… рассерженное серое небо, равнодушно плевавшее ему в лицо какой-то грязью — не то растаявшим снегом, не то пеплом, не то дождем…

Перейдя через двойной мост, артиллерийский офицер свернул налево, прошел по мощеной набережной, по еще одному мосту, завернул направо и вошел под арки Лувра. Рядом с высокими сводчатыми «римскими» воротами стояли вооруженные республиканские солдаты с широкими перекрещенными ремнями подсумков для пороха и пуль и с длинными ружьями у правой ноги. Они впускали не всех — охраняли уцелевшие сокровища Лувра от всякого рода воров и разбойничьих банд, расплодившихся после переворота. Замаскировавшись высокими красными санкюлотскими колпаками и фальшивым членством в различных народных партиях, эти типы сделали Париж беднее на многие миллионы золотых, разграбив лучшие произведения искусства из малых и больших дворцов. Спохватились поздновато, как всегда в революционной суматохе. Но лучше позже, чем никогда…

Наполеоне пропустили. Однако его кокарде-триколору и аксельбантам самим по себе не поверили. Пришлось показать свой «лессе-пассе», то есть паспорт, выданный и подписанный Фуше,[180] нынешним верховным правителем Парижа.

Разве мог Наполеоне знать, какие неприятности ему доставит в будущем этот самый Фуше с его молочно-голубыми кукольными глазами, запятнанный кровью граждан Лиона,[181] этот гениальный полицейский и интриган, обладавший редкостной способностью хитро пристраиваться ко всякого рода идеям. Он был способен менять убеждения, как одежду: террористические, имперские, пробурбонские, реставраторские…

В то серое утро Наполеоне никак не мог догадаться об этом, поскольку не имел ни малейшего подозрения, что он, бедный артиллерийский офицерик, шагает сейчас навстречу звездам; что именно сегодня он сделает первый шаг на пути к отлитой целиком из бронзы витой триумфальной колонне, стоящей на Вандомской площади, той самой колонны, тень которой он только что видел, как далекое пророчество, в сером тумане над Сеной.

Глава двадцать восьмая Гильотина

1

Задумчивый и подавленный артиллерийский офицер Наполеоне шел вдоль большого двора Лувра. Высокие, как ворота, окна дворцов вокруг него сверкали, слепя глаза, а скульптуры и рельефы розовых триумфальных ворот посреди двора все росли, становились все более близкими, все более выпуклыми… Он в сотый раз восхитился вкусом эпохи Людовика XV, когда были построены эти ворота. Восхитился и подумал, что откормленным, загульным королям все же не хватало настоящего размаха. Строить триумфальные ворота надо учиться у древних римлян. Триумфальные ворота надо строить так, чтобы через них могли маршировать под музыку целые армии с пушками, а не несколько королевских любовниц во время прогулки. Ведь достаточно трех кринолинов, чтобы заполнить такие игрушечные «воротца». Триумфальные арки надо ставить на въезде в город, с намеком на радугу, на гигантское окно для всего народа, оставляющего позади себя прошлое и смотрящего в будущее.

Так, в задумчивости, он прошел мимо чудесного дворца Тюильри, от которого сегодня уже ничего уже не осталось, потому что он был сожжен и разрушен во время восстания коммунаров,[182] а на его месте посадили деревья.