Император и ребе, том 2

Эстерка сидела между Алтеркой и Кройнделе, но сын ее словно не замечал. Через ее мягкую, одетую в шубу спину он заботился о сиротке: только Кройнделе и снова Кройнделе!

— Удобно ли тебе, Кройнделе? Тепло ли тебе? Может, подложить под спину меховую подушечку?

Эстерка стиснула зубы и тяжело дышала в свою беличью муфту. Она сама не знала, откуда эта тяжесть. Больно ли ей от того, что сын больше не любит ее, как прежде?..

Но какое «прежде»? До или после несчастья?.. И в чем он виноват? Он ведь совсем не понимает, что творит, и даже не подозревает, с каким огнем играет здесь, в этой бешеной скачке. На протяжении долгих лет она отталкивала его от себя обеими руками, всеми дозволенными и недозволенными средствами. И вот он совсем отвык от ее материнской любви. Стал ей чужим. И сидит здесь, как какой-то чужой зверь, в шубе и не спускает глаз с ее бедной голубки, нарядившейся ради него в горностаевую шапочку и горностаевую муфточку. Чтобы волку было мягче кусать и удобнее рвать добычу. Как страшны пути Твои, о Господь на Небе! И как жестока Твоя кара за совершенный грех!

3

Через полтора часа езды по заснеженной степи, после того, как они взбодрились и даже подмерзли, тройка остановилась у первой станции тракта, под Кременчугом. Здесь они вышли, чтобы погреться, перевести дыхание, выпить стакан чаю. От потрескивания огня в печи и веселой болтовни у стойки с закусками Эстерке стало веселее. Кровь прилила к щекам, взгляд оживился. Она даже сказала доброе слово Кройнделе, на которую в санях не посмотрела ни разу, будучи не в силах вынести ее восторга по поводу этой прогулки…

И вдруг сердце Эстерки снова упало. Она услыхала, как ее единственный сын заказал у полового в фартуке чаю с ромом…

— Ром? — воскликнула она так, как будто ее ужалила змея. — Зачем ром? Нет-нет!

Алтерка повернулся, и глазам своим не поверил. Только что оживленное лицо матери совсем исказилось и стало зеленовато-бледным, как у мертвеца.

— Что ты так кричишь? — подошел он к ней, пожимая плечами. — Не хочешь — не пей. Но я-то хочу. Ведь я не маленький ребенок. — И, заглянув ей в глаза с какой-то особенной усмешкой, добавил: — И Кройнделе тоже выпьет капельку с чаем. После такого мороза это на пользу…

Что могла поделать Эстерка? Он взяла себя в руки и промолчала, растянув скривившиеся губы в смущенную улыбку. Лишь отодвинулась со своей чашкой чая в сторону. Она пила чай, как касторку, с глубоким отвращением вдыхая сильный аромат голубоватого пара, поднимавшегося над стаканами Алтерки и Кройнделе. Запах, который она сама когда-то любила, теперь тяжелым чадом проникал в ее усталую разгоряченную голову. Он напоминал ей чужого влюбленного мужчину, принявшего когда-то облик Менди и преследовавшего ее на тракте от Петербурга до Луги. Он тоже пил тогда чай с ромом. Этот запах сопровождал ее и в спаленке Кройндл, когда с ней случилось непоправимое несчастье… И вот он снова здесь, этот проклятый запах, отдающий дьявольщиной и падением. И невозможно убежать от него, как не убежать ни от великих грехов, ни от больной совести…

Эстерке стало нехорошо, и она оттолкнула недопитую чашку. Рома в ее чае не было, но от запаха напитка Алтерки ее все еще тошнило.

— Пойдемте, дети, поехали! — попросила она. — Пора назад…

Алтерка недовольно пожал плечами:

— Ехать, значит, ехать. Одну минуточку!.. — И он двумя глотками опустошил свой стакан и довольно крякнул.

Эстерка отвернулась. Так неприятно стало ей от его удовольствия, от его жаркого дыхания. Как в тумане, она вышла из здания станции, опираясь на плечо Кройнделе, которая все еще была очень весела и не переставала щебетать.

Стремительная езда и морозный степной ветер немного освежили Эстерку. Она начала приходить в себя…

Но скоро сердце ее снова упало. Ей показалось, что Алтерка и Кройнделе протягивают друг к другу руки у нее за спиной. Переглядываются тайком и хихикают.

— Что вы делаете? — хрипло спросила она и бросила пронзительный взгляд на эту столь неравную влюбленную парочку.

Мгновение было тихо. Кройнделе уткнулась личиком в свою новую горностаевую муфту. Алтерка откашлялся, причем от него снова пахло чаем с этим проклятым ромом. Было заметно, что он осмелел.

И вдруг она услыхала в летевших сквозь тьму санях то, чего так боялась… Уже давно — при каждом приезде «петербургского дяди» и при каждом его отъезде. Недоброе многолетнее предчувствие ее больного сердца осуществилось.

— Мамочка! — сказал Алтерка, ее единственный сын, с милой улыбкой, как в детстве, когда он еще носил короткие бархатные штанишки. — Мамочка, Кройнделе будет моя, будет моей женой…

— Твоей же…? — слабо воскликнула она и не закончила.

Ее голова в беспамятстве мягко упала в смягченные шубой объятия Алтерки.

Глава двенадцатая Заброшенная могилка

1

Эстерка очнулась в спальне. Она обнаружила себя полуодетой, в кровати.