ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. МОСКВА. КРЕМЛЬ. ДОМ ИМПЕРИИ. КАБИНЕТ ЕГО ВСЕВЕЛИЧИЯ. 2 мая 1920 года.
Я глядел на Машу. Она была бледно-серой, словно то домотканое полотно. Было видно, что рыдала она всю ночь. Глаза опухшие, посиневшие губы, круги вокруг глаз. Это была наша первая за три года крупная размолвка.
— Так, в таком виде тебя показывать людям нельзя. Приведи себя в порядок, а с ними я сам поговорю.
Сказано было мягко, но Маша дернулась, словно от пощечины.
— Прости… Я не хотела… Правда… Прости!!!
Она, давясь слезами и всхлипываниями, стремглав выбежала из кабинета через заднюю дверь.
М-да.
Злость злостью, но что я творю? Зачем я её мучаю? Кому от этого будет лучше? Да, и что это изменит уже? Веду себя, как курсистка-истеричка. Ведь сам тоже хорош в этой ситуации. Мог же предвидеть. Должен был предотвратить. Царь я или где? Но пустил всё на самотёк. Расслабился. Вот и получил. В немалой степени, я сам и виноват. Опасность была очевидна, но я не придал ей значения. Теперь отыгрываюсь на бедной девочке за свои собственные промахи. Да, она облажалась. Крупно. Очень. Тут нет и не может быть никаких отговорок и сомнений. Но, блин, мне уже пятый десяток, я опытнейший боец, а ей, всего-то, восемнадцать лет! Сестре вообще только двенадцать. Нашел на кого сваливать вину! Сам-то хорош?!
Испортил девочке весь вчерашний триумф. А она так старалась. Так долго к нему шла. Жилы рвала. Себя не щадила. Не для себя старалась. Не для Империи. Для меня. Только ведь для меня одного это всё, я-то знаю. Столько времени подготовки, солёного пота, сорванных ногтей и крови. Брызгами. Во все стороны. Столько испытаний, которые далеко не каждый закаленный мужик выдержит. Но она прошла всё. И она так ждала от меня хотя бы нескольких слов похвалы. Хотя бы нескольких мгновений гордости в моих глазах.
Жена и Императрица.
А я? Взял и ткнул её лицом в дерьмо. И продолжаю тыкать. Словно того нашкодившего котёнка. И кто я после этого?
Павлин безмозглый.
Представляю, что у неё сейчас творится в мозгах и в душе.
Какое гадство.
Да ещё фраза эта идиотская, про «тебя нельзя показывать людям». Словно она кукла какая-то.
Тут же вспомнилось её такое же горькое рыдание и полные отчаяния слова, сказанные три года назад в том нашем поезде в Марфино: «Я для вас словно кукла или вещь! А я женщина! Понимаете, женщина! Как глупо было надеяться…»
Дурак, что и говорить. Совсем с этой работой кукуха упорхнула. Ведь наверняка Маша появилась у меня уже после того, как всеми мыслимыми усилиями попыталась привести свой облик в относительный порядок. В каком же она сейчас состоянии безо всех этих примочек и прикрас?
«Тебя нельзя показывать людям».
Идиот.
Я длинно и грязно выругался.
Тут в дверях появился полковник Качалов.
— Государь, лица, удостоенные аудиенции уже в приёмной.
— Нет. Пусть ждут. Я занят.
И выхожу из кабинета через заднюю дверь.
Мир подождет. У меня сейчас есть дела поважнее.