Император из стали

Помимо кавказских и крымских курортов вожди регулярно отдыхали за границей, особенно в дружественной веймарской Германии и Латвии. В 1924 году Рыков получил на эти цели 3000[37] долларов, секретарь ЦК Вячеслав Молотов – 1213 долларов, председатель Госплана Александр Цюрупа, который в фильме «Ленин в восемнадцатом году» падал на заседании Совнаркома в голодный обморок, – 977 долларов.

В 1922 году зампред Высшего Совета народного хозяйства Ивар Смилга израсходовал во время лечения за границей около двух тысяч золотых рублей, на которые не смог предоставить подтверждающих документов. В объяснительной записке в ЦК он признал, что часть денег ушла на одежду, «а также мелкие расходы в виде ресторанов, такси, театров и так далее».

– Что будем делать? – осторожно спросил дядя Авель, испытующе глядя на «племянника».

Сталин тяжело вздохнул и отвернулся.

Минуту посидели молча.

– Ты понимаешь, что происходит, – нарушил тишину Енукидзе. – Об этом надо говорить, ставить вопрос на пленуме и в ЦК.

Сталин невидящим взглядом посмотрел на дядю Авеля и криво усмехнулся:

– Об этом не надо говорить, – он зло выругался по-грузински и кинул докладную в ящик стола. – За это надо карать! Только кому это делать, если даже ГПУ…

ГПУ – бывшее ЧК – зажигало в это же время со всем рабоче-крестьянским энтузиазмом и чисто русским размахом. Разгромив превратившихся в бандитов красногвардейцев, чекисты сами оказались инфицированы вирусом вседозволенности, разрешающим самые пикантные злоупотребления. «Шалости» сотрудников «карающего меча революции» достигли такого размаха, что сам Дзержинский попросил организовать отдельную тюрьму для потерявших всякие берега чекистов. Впрочем, наводить порядок в хозяйстве Железного Феликса пришлось уже самому Сталину.

– Не на кого мне опереться, Авель, пока не на кого… – резюмировал Сталин, раскурив трубку и печально взирая на затихающее московское лето за окном. А потом добавил, глядя на закрывающуюся за Енукидзе дверь: – Даже на тебя не могу, Авель…[38]

Указывая на грехи других товарищей, дядя Авель сам был далеко не аскет, и это очень мягко сказано. Вместе со своим шефом Михаилом Калининым он почти не вылезал из Большого театра. Только интересовали двух седовласых функционеров отнюдь не постановки, а исполнительницы.

«Оба партийца нередко наведывались в театр, захаживали на репетиции, заглядывали за кулисы, не считая для себя зазорным общаться с простыми танцовщицами. А затем приглянувшуюся девушку вызывали для беседы к председателю ЦИК. За понятливость и сговорчивость всесоюзный староста и его секретарь одаривали юных прелестниц подарками», – писал историк спецслужб Геннадий Соколов.

Всю эту весёлую разнузданную вольницу, никак не соответствующую лозунгам, под которыми большевики шли к власти, Сталин видел и ощущал кожей её пагубность, но тогда – в 1924-м – ещё ничего сделать не мог. Кто он тогда был для товарищей – профессиональных революционеров? Секретарь с аксельбантом «генеральный». Писарь. Канцелярская душа. А за каждым партийным аристократом стояла толпа поклонников, причём вооружённых и влиятельных. За Зиновьевым – Коминтерн. За Троцким – армия. За Каменевым – Питерский комитет. И противопоставить им было нечего и некого – собственная, преданная только ему, сталинская лейб-гвардия будет создана позже.

* * *

– Ваше величество! – из небытия императора выдернула рука, энергично трясущая его за плечо.

Открыв глаза, император увидел прямо перед собой испуганные глаза Красина.

– Фу-у-у-у, – облегчённо выдохнул инженер, отступая на один шаг, но продолжая внимательно всматриваться в лицо самодержца. – Я испугался, что вам стало плохо.

– Да, – император с силой прижал ладони к вискам, пытаясь унять пульсирующую боль, – надо отдохнуть. Но мы не закончили…

– Согласен, – кивнул инженер, – вы так и не сказали, зачем я вам нужен и что вы хотите, чтобы я сделал?

– Пока, – поморщившись от головной боли, император сделал акцент на это слово, – я хочу, чтобы вы и дальше делали именно то, что делаете сейчас, и о чём договаривались с Ульяновым и Богдановым…

При этих словах Красин вздрогнул и побледнел. Если уж царь знает об этих сверхсекретных переговорах, о которых не было осведомлено даже ЦК, значит…