Император. Книга четвертая. Александр

– Мы оба под арестом, – сообщил нам Александр.

– За какие провинности? – удивился я.

– Сами толком не можем понять, – наконец обрёл дар речи Константин. – Нынче утром Обольянинов нас водил в церковь присягать на верность государю. Вас не заставляли?

– Мы присягали в начале царствования Павла Петровича. Для чего вновь давать клятву? – не понял я.

– Отцу мерещится заговор, – растолковал Константин. – Теперь идите домой, а иначе и вас заподозрит в измене. С нами нельзя долго разговаривать. И будьте осторожны.

Мы поклонились и вышли.

– Вот, такие дела, господа, – бормотал Рудковский, подавая Саблукову шубу.

Вдруг из приёмной раздался возглас Константина:

– Рудковский, скорее принесите стакан воды. Александру плохо.

Камердинер бросился к столику, на котором стоял графин и стаканы, налил один из стаканов и поспешил в приёмную.

– Пёрышко в бокале, – заметил Саблуков. – Пёрышко плавает.

Рудковскый пальцами вынул пёрышко, со злостью стряхнул руку и сквозь зубы прошипел:

– Сегодня оно плавает, а завтра потонет.

Я простился с Николаем. Он сел в сани и отправился домой, я же поднялся к покоям императора. Павел был один в кабинете. Единственная свеча горела на столе в массивном бронзовом подсвечнике. Император стоял у окна, задумчиво вглядываясь в ночной город.

– А, явились, – произнёс он. – Ну, что там у нас в Кронштадте?

Я принялся докладывать, но почувствовал, что он меня слушает в пол-уха.

– У меня плохое предчувствие, – вдруг сказал он. – Что-то должно случиться. Предчувствие меня никогда не обманывает. Опять сегодня во сне явился Пётр. Все вздыхал и причитал: Бедный Павел, бедный император. Не привязывайся к этому миру. Недолго тебе царствовать. Вы же видели портреты Петра? – грустно улыбнулся он.

– Так точно.

– Заметьте интересную деталь: все Романовы и все Нарышкины дородные, низкорослые, пухлые… В кого же Пётр? Высокий, худощавый, смуглый, с кошачьими усиками? Я-то – ладно, во мне немецкой крови намешано. Но Пётр из чьих? И почему он все время приходит ко мне в снах?

– Возможно, душа его не упокоилась. Возможно, надо помолиться за него?

– Как, не упокоилась? – удивлённо взглянул на меня Павел. – Он же помазанником божьим был. Он от имени Господа правил. Да, было дело: колокола на пушки переплавлял, с патриархом ссорился… Так, то – для пользы дела. Но не о нем хотел сказать. Весь наш род Романовых проклят.

– Кто же его проклял?

– А вы не знаете истории, Добров? Помните начало царствования Первого Романова, Михаила Фёдоровича? В шестнадцать лет он стал царём московским. А царицей тогда была Марина Мнишек, та самая польская авантюристка, которая сначала венчалась с первым Лжедмитрием, потом со вторым. Короновали её в Москве, как Марию Юрьевну. Помните?

– Да, государь.

– И был у неё трёхлетний сын Иван. Она заставила бояр Заруцкого и Трубецкого признать Ивана наследником московского престола. Когда же её с сыном схватили стрельцы и доставили в Москву, Михаил Фёдорович приказал повесить трёхлетнего Ивана. Мальчика всунули в петлю, но он был лёгкий и никак не мог умереть. Тогда палач повис на его ногах, пока шейные позвонки не лопнули.

– Об этом тоже читал.

– Так, вот, Марина Мнишек была не просто аферисткой, она еще слыла ведьмой. После страшной казни сына Мнишек прокляла весь род Романовых. Проклятие её страшное: никто из рода по мужской линии не умрёт своей смертью. И род будет истреблён.

– Но сам Михаил Фёдорович умер от водяной болезни, – возразил я.

– А у меня есть другие сведения. Его травили долго и методично. Сначала у него отказали ноги, потом ослабел на зрение и в сорок девять лет помер.

– Алексей Михайлович скончался от сердечного приступа, – напомнил я о следующем царе.

– В сорок шесть, здоровый мужчина, способный съесть за один присест целого барана и выпить бадью кваса вдруг умирает от сердечной болезни. Неправдоподобно.

– Пётр Первый.

– Умер в страшных мучениях, застудившись. Пётр второй, его внук умер в четырнадцать от оспы.

– Но на нем мужская линия Романовых пресеклась.

– Выходит – нет. Мой отец был убит. И меня ждёт то же самое.

– Что вы такое говорите! – возмутился я.

– Проклятье рода надо отработать. Вы же знаете, Добров, мальтийский орден привёз в Петербург свои реликвии. Они хранятся в приоратском дворце в Гатчине.

– Части древа Животворящего Креста Господня, Филермской иконы Божией Матери и десница руки святого Иоанна Крестителя, – вспомнил я.

– Совершенно верно, – подтвердил император. – Но была еще одна реликвия. Реликвия таинственная, изготовленная из совершенного железа, когда-то посланного с неба.

– Что это за реликвия?

– Сказать тебе этого не могу. Я спрятал её надёжно в Михайловском замке. Лицо, обладающее этой реликвией, конечно, прошедшее специальную подготовку, может обозревать будущее. Заглядывать туда, куда не разрешает господь. Так, вот, я заглядывал в будущее, и мне многое известно.

– Вам известно, что против вас готовится заговор?

– Мне известно, что сегодня меня не станет, – обречённо сказал император.

– Я останусь здесь. Моя сабля и моя жизнь в вашем распоряжении.