Император. Книга четвертая. Александр

– По Европе путешествовал, – нехотя ответил я. – А вы в высокой должности? Поздравляю.

– Ох, уж мне эти должности. Вот, помнишь тогда, нас с генералом Волланом призвали в Петербург. Да вы, как раз, рескрипт и привезли. Кляузу на нас настрочил Бердяев, губернатор Новороссии, якобы мы с Яковом Павловичем де Волланом воруем на строительстве города.

– Помню, как же.

– Думал – все! Проведу остатки дней своих в Петропавловской крепости. Предстал перед императором. Выложил ему всю правду… Чист я! Какое воровство? Свои кровные порой приходиться вкладывать. Он меня раз – и в рыцари произвёл, в эти, в мальтийские. – Де Рибас с гордостью показал белый эмалированный крест в петлице сюртука. – Но самое главное: назначил управляющим лесным департаментом. Трудился я не покладая рук. По всей России колесил. Все лесозаготовки объездил. Представьте, и тут нашлись завистники. И тут меня оболгали. Обвинили в растратах, в воровстве… Попал в опалу. Но правда восторжествовала! – Он многозначительно потряс над головой указательным пальцем. – Ничего против меня не смогли выдвинуть. Вновь был призван императором на службу. Нынче я занимаюсь укреплением Кронштадта.

– А что с Одессой? – поинтересовался я.

– Что с Одессой? – не понял де Рибас. – Ничего с Одессой. Строится. Летом нынче думаю туда съездить.

– Но, помните, я же привёз распоряжение о прекращении строительства.

– Ах, да, да, – замахал он руками, как птица, пытающаяся взлететь. – Тут такая история вышла! Собралась магистратура, да все купцы. Написали письмо директору одесской таможни Кирьякову Михаилу Михайловичу. Он ко мне. Михаил Михайлович как раз в ту пору в Петербурге был. Начали думать, чем помочь. И тут вспомнил: уж очень Павел Петрович любит апельсины. В Петербург их англичане завозят и продают по огромной цене. А у нас ими греки торгуют точно репой. Да цена смешная, что пуд бычков, что пуд апельсин. Мы в Одессу письмо ответное написали: достаньте апельсины, во что бы то ни стало. Представляете, Добров, первое же судно, прибывшее с апельсинами, было скуплено нашими торговцам. Погрузили фрукт на телеги, укрыли перинами и одеялами пуховыми, чтобы не помёрзли, и – в дорогу. День и ночь ехали без остановок. Унтер-офицер Раксамити довёл обоз за три недели до Петербурга. Императору внесли в огромных корзинах всю эту ароматную солнечную прелесть. Он как воскликнет: Как? Откуда? В феврале померанцы! Ему докладывает Раксамити, мол, у нас их девать некуда, чуть ли не вилами разгружаем. А там и другого товару полно: кофе из Турции, специи из Азии, шёлк из Китая… Император тут же подписал указ: выделить четверть миллиона рублей на продолжение строительства города.

– Ох, Семён, вы опять в старом мундире, – посетовал фон Пален, бесшумно подойдя сзади.

– Простите. Никак не могу отвыкнуть, – извинился я.

– А может и к лучшему, – согласился губернатор Петербурга и обратился к залу: – Господа, хочу представить вам героя штурма Корфу, героя Швейцарского похода нашей армии, капитана Доброва. Не смотрите, что он еще молод. Он – настоящий ветеран и может нам поведать леденящие душу истории о морских сражениях за острова и баталиях в заснеженных перевалах Альп.

Меня тут же окружила толпа. Все жали мне руку, поздравляли, восхищались, спрашивали о чем-то. Я отвечал, иногда невпопад. Чувствовал, что щёки мои пылают. Неуклюже целовал дамам тонкие ручки в шёлковых перчатках.

Немного расстроился, что среди присутствующих я не увидел Сони. Без неё мне зал казался наполовину пуст. Всё ждал, что она вдруг появится, лёгкая, весёлая, с блестящими глазами.… Напрасно.

Меня брали под локоть статные генералы, просили поведать в подробностях о том или ином боевом эпизоде. Неожиданно столкнулся взглядом с генералом Беннигсеном. Жёстким, холодным взглядом. Но он быстро протянул мне руку со словами:

– Забудем старое. Вы теперь другой, и я нынче иных взглядов.

– Поверьте, я не думал поступать подло, – смутился я.

– Ах, оставьте, – махнул он рукой. – Всем давно известно, как Аракчеев подставил вас. Ведь вы могли тогда погибнуть. А император меня милостиво простил. Видите, я вновь на службе.

Попался мне и майор от артиллерии Яшвиль.

– Вы знаете: моя ложа в театре всегда для вас открыта.

Я поблагодарил майора.

– Такое впечатление, что вы кого-то ищите, – сказал подошедший Никита Панин. – Ах, понимаю, – хитро улыбнулся он. – У фрейлин очень насыщенный день, а вечера – так просто ужас. Но вы не переживайте. Скоро станете майором – и для вас будут открыты все высокие дома Петербурга. И фрейлину свою забудете. Шучу! Шучу! – он усмехнулся. – Не смотрите на меня таким огненным взглядом.

Вечер закончился поздно, вернее, рано утром. Когда слуга провёл меня в отведённые покои, за окном уже стояли серые сумерки, предвещая скорый рассвет. Фон Пален пожелал мне спокойного отдыха, сам же отправился на службу. На мой вопрос, как же он выдержит без сна, ответил:

– Ох, не беспокойтесь. Я привык спать по несколько часов в день. Подремлю на обеде, а потом вечером как-нибудь в кабинете прикорну – вот и весь сон.