Император (ЛП)

         Амара почувствовала, как ее глаза загорелись, и закрыла их, ее тело содрогнулось от удовольствия соединиться с ним, сердце рыдало, зная, что он уйдет позже. Она не должна продолжать это делать. Она не могла остановиться.

         Его рот обнял ее, ее вкус на его губах заставил ее сжаться вокруг его члена, поцелуй был влажным, неряшливым, идеальным. Он слегка вышел, прежде чем вонзить свой член внутрь, ее стенки порхали вокруг него, приветствуя, крепко сжимая его, удерживая.

         — Скучал по тебе, — он прижался лбом к ее лбу, его глаза темные и тяжелые смотрели на нее. — Я так чертовски скучал по тебе, грязная девочка.

         Амара почувствовала ком в горле.

         — Я тоже скучала по тебе, — прошептала она, и его глаза заблуждали по ее лицу, словно запоминая ее, пытаясь проследить, не изменилось ли что-нибудь с тех пор, как он видел ее в последний раз.

         В последний раз, когда они находились в одном месте, у них произошёл накал страстей, и она назвала его трусом из-за разочарования, что застряла в одной с ним петле, потому что он либо не двигал их вперед, либо не говорил ей. В ту ночь они мало разговаривали.

         — Мне очень жаль, — пробормотала она, заметив его темные брови, широкий лоб, сильный нос, бритую челюсть, опухшие губы и его волосы, которые обычно были зачесаны назад, и падали вперед, когда он трахал ее.

         Она впитала в себя каждую его часть, видя, как сильно он изменился физически по сравнению с десятилетием назад, от двадцатилетнего парня, который укоренился в ее жизни, до тридцатилетнего мужчины, которым он стал.

         Она знала, что он понял, что она имела в виду. Но что-то было не так. Его глаза были слишком темными, слишком тяжелыми. Она провела достаточно времени, изучая в них коричневые оттенки, как солнечный свет попадает в каждую пятнышку, превращая их в полированное золото; как ночь превращает их в черные дыры, всасывая в себя все, что они видели. Она знала его глаза, как шрамы на ее запястье, каждый кусочек запомнился, отпечатался в ее сердце.

         — Данте, — прохрипела она.

         Он поцеловал ее, заставляя замолчать любые вопросы на ее губах, ускоряя темп, поднимая ее выше, так что он поразил это волшебное место глубоко внутри нее, повернув ее жидкость в своих руках. Откинув голову назад, она схватила его за плечи, пока он целовал ее шею, облизывая ее шрам, как он любил, его рот разбивал ей сердце. На протяжении многих лет он целовал каждый сантиметр ее тела, видел все ее физические шрамы и растирал их с любовью, как если бы они были прекраснейшими знаками храбрости. Это были ее золотые жилы, как он много раз говорил.

         Потерявшись от удовольствия, Амара почувствовала, как начало покалывать пальцы ног, жар обжигал основание позвоночника, когда трение загоняло ее все глубже и глубже в бездну.

         — Блядь, твоя киска проголодалась по мне, — пробормотал Данте, его собственное удовольствие развеяло грязные мысли в его голове. — Она скучала по мне, не так ли?

         — Да, — выдохнула Амара, пытаясь оттолкнуться от него, но он удерживал ее на месте, врезаясь в нее, дверь за ее спиной тряслась с каждым толчком.

         — Черт возьми да, — он лизнул линию ее шеи, кусая ее пульс, посылая искры экстаза через кровоток. — Такая возбужденная, что капаешь на меня.

         Грязно говорящий Данте был ее криптонитом. Она сходила с ума, когда он так говорил.

         — Что ты собираешься с этим делать? — бросила она вызов, намеренно сжимая стенки, когда он снова вошел в нее.

         В отместку он укусил ее за челюсть.

         — Завладеть этой киской, — выдавил он, меняя угол и скорость. — Завладеть тобой. Трахать всю тебя. Так глубоко, что ты от меня не отделаешься.

         На это есть все шансы.

         Она прикусила губу, когда он поднял ее выше, взяв ее затвердевший сосок в рот через платье, влажная ткань терлась о ее чувствительную плоть. Ее нервы загорелись.

         — О, Боже, — захныкала она, ее голос был напряженным, когда он снова ударил ее по точке G, и она взорвалась вокруг него, задыхаясь, ее стенки сжимались, сжимали его, ее тело дрожало, когда он продолжал толкаться внутрь и наружу снова и снова.

         — Вот так, — простонал он, уткнувшись лицом в ее шею, его движения стали грубыми. — Трахай, мой член, детка. Пропитай меня своими соками блядь. Отметь меня.

         Она продолжала получать оргазм, когда он задевал ее точку, снова и снова, прежде чем взорвался внутри нее, пропитывая ее стенки своим семенем, проникая так глубоко, как только мог.

         Они оставались в таком положении в течение нескольких секунд, переводя дыхание, интенсивность переживания все еще заставляла ее дрожать, когда он оставался в ней, его лицо находилось на ее шее, прижимая мягкие, сладкие поцелуи к ее коже. Именно поэтому она так много лет ждала его. Месяцы разлуки растворились в моментах связи, такой истинной, такой грубой, такой чистой, что она знала, что никогда не будет иметь его снова. Для нее не было другого Данте, и она знала, что для него не было другой Амары.

         Он поднял голову, обнял ее лицо, его глаза скользили по ней.

         — Мне тоже очень жаль. Я должен идти.