Император Наполеон

Пожар Москвы 1812 г. до сих пор вызывает споры, хотя давно пришло время поставить в них точку. Официозная советская историография «1812-го года» во главе с генерал-лейтенантом начальником Института военной истории Министерства обороны СССР, член - корр. АН СССР лауреатом Сталинской и Ленинской премий П. А. Жилиным сводила их к «двум основным тенденциям: русские историки и писатели доказывали, что Москву сожгли Наполеон, солдаты французской армии; французы обвиняли в этом русских»[983]. Такое представление о спорах вокруг пожара Москвы донельзя упрощает и, главное, искажает их смысл. Правда, Александр I (объявивший при этом Наполеона «новым Аттилой»), Ф. В. Ростопчин, Святейший Синод, некоторые придворные историки, вроде А. И. Михайловского - Данилевского, и публицисты, как протоиерей И. С. Машков, действительно обвиняли в поджоге Москвы Наполеона, французов. Такова была в царской России официальная версия[984]. Она широко распространялась посредством слухов, печатных изданий и богослужений не только в самой России, где люди верили в нее, но и за рубежом, где ей почти никто не верил. В СССР поддержали царскую версию, вслед за П. А. Жилиным, Л. Г. Бескровный, Н. Ф. Гарнич и длинный ряд других историков. В наши дни за ними следуют уже немногие[985], удивляясь, кстати, тому, что Александр I «даже не потребовал с Франции денег за пожар Москвы», хотя ему «ничего не стоило <...> приказать в отместку за Москву сжечь дотла» Париж[986].

Это все было и есть. Но ведь такие авторитетнейшие русские историки и писатели, как А. С. Пушкин и Н. М. Карамзин, М. Ю. Лермонтов и А. И. Герцен, В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевский, М. И. Богданович и А. Н. Попов (в СССР - академики Е. В. Тарле, М. Н. Тихомиров, Н. М. Дружинин, В. И. Пичета, М. В. Нечкина), такие герои 1812 г., как А. П. Ермолов и Денис Давыдов, И. Т. Радожицкий и кн. Д. М. Волконский, П. X. Граббе и Федор Глинка, наконец сам Кутузов, вопреки официальной, сфабрикованной версии со всей определенностью утверждали, что сожгли Москву россияне.

Прежде чем «дать слово» документам, подчеркну словами Е. В. Тарле (хотя и сказанными по другому поводу) «внутреннюю невероятность, кричащую несообразность»[987] версии о поджоге Москвы Наполеоном. «Что же, они были враги себе?» - резонно спрашивает В. М. Холодковский, лучше, чем кто-либо, доказавший, что пожар Москвы был невыгоден французам ни с экономической, ни с политической, ни с военной, ни даже с «мародерски - грабительской» точки зрения: «...вместо всех богатств им досталась лишь малая часть, остальное было уничтожено огнем»[988]. Сам Наполеон в том огне едва не сгорел. Утром 3 сентября он в сопровождении свиты и охраны с риском для жизни выбрался из Кремля, окруженного пламенем. «Мы шли по огненной земле под огненным небом, между стен из огня», - вспоминал очевидец, граф Ф. П. Сегюр[989]. Наполеон переселился в Петровский замок на северной окраине города и только через пять дней, когда пожар, насытившись огнем, утих, вернулся обратно в Кремль.

Теперь пусть говорят документы. Под утро 2 сентября Ростопчин приказал полицейскому приставу П. И. Вороненко «стараться истреблять все огнем», что Вороненко и делал весь день «в разных местах по мере возможности <...> до 10 часов вечера». Донесение об этом самого Вороненко в Московскую управу благочиния[990] было учтено еще в 1876 г. А. Н. Поповым, а позднее - Е. В. Тарле и В. М. Холодковским[991]. Поэтому для тех, кто считает, что сожгли Москву русские, «главным виновником» ее поджога является Ростопчин[992]. Но ведь с прибытием в Москву Кутузова он стал здесь еще «главнее», чем Ростопчин, как главнокомандующий, высшее должностное лицо империи на театре военных действий. Какова же роль Кутузова в московском пожаре? Документы отвечают на этот вопрос однозначно.

В то же утро, 2 сентября, оставляя город, новоиспеченный фельдмаршал приказал жечь склады и магазины с продовольствием, фуражом, частью боеприпасов. Этот факт, удостоверенный окружением Кутузова, признан и в дореволюционной, и в советской историографии[993].

Вместе с тем Кутузов и Ростопчин, независимо друг от друга, распорядились эвакуировать из города противопожарный инвентарь. Ростопчин сам признавался, что он «приказал выехать 2100 пожарным с 96 пожарными насосами»[994]. Что касается Кутузова, то его («мимо графа Ростопчина») собственноручное предписание московскому обер-полицмейстеру П. А. Ивашкину вывезти из Москвы «весь (! - Н. Т.) огнегасительный снаряд» видел Сергей Глинка[995]. Такая мера, по вескому заключению В. М. Холодковского, «говорит сама за себя: лишить город средств защиты от огня значило готовить его к сожжению»[996].