11 марта Наполеон принял на той самой площади Белькур (главной в Лионе) парад войск местного гарнизона. «Его Величество, - вспоминал Л. - Ж. Маршан, - с удовольствием вновь посетил эту площадь, которую он 15 лет назад восстановил из руин, заложив первый камень»[1572]
. В тот же день император принимал в своей резиденции глав муниципальной власти, промышленных корпораций и Национальной гвардии, а 13-го подписал несколько исторических декретов. Главный из них - о низложении с французского трона Бурбонов - ставил режим феодальной Реставрации вне закона. Ряд других декретов отменял Хартию Людовика XVIII, белое знамя (восстанавливалось трехцветное), дворянские титулы и все награждения орденом Почетного легиона от имени короля, смещал всех офицеров, генералов и судей, назначенных Бурбонами, и объявлял подлежащими изгнанию всех эмигрантов, возвратившихся после апреля 1814 г.[1573] Таким образом, в Лионе Наполеон формально уже восстанавливал свою власть над страной. Местным властям он заявил: «Я пришел, чтобы защитить и отстоять ценности, рожденные революцией <...>. В отличие от Людовика XVIII я не хочу даровать хартию, которую можно отнять. Хочу дать Франции нерушимую конституцию, которая была бы деянием народа и моим»[1574].13 марта Наполеон выступил из Лиона в поход на Париж. Текст его прощального обращения к жителям города заканчивался фразой, которая растрогала их: «Народ Лиона, я люблю тебя!»[1575]
Дальше все пошло, как в сказке. К Парижу император повел уже, по данным Д. Вильпена, «почти 20 тыс.» солдат[1576]. В следующие два дня к ним присоединились 40 тыс. крестьян, собравшихся из соседних деревень[1577]. 16 марта первый секретарь русской миссии в Париже П. С. Бутягин с тревогой сообщал в Петербург: «Наполеон движется на Париж с революционными факелами, на его стороне низы народа и армия»[1578]. Именно в тот день на цоколе Вандомской колонны появился большой, написанный от руки плакат: «Наполеон - Людовику XVIII. Король, брат мой, не посылай мне больше солдат, их у меня достаточно!»[1579]Обратимся теперь к тому, как чувствовали и вели себя тогда в Париже роялисты, королевский двор и лично сам Людовик XVIII. Поначалу король, как только узнал о высадке Наполеона в бухте Жуан, петушился в полной уверенности, что авантюра Бонапарта обречена на мгновенный провал. 6 марта он обнародовал «Королевский ордонанс», который вскоре же станет темой для антироялистских анекдотов. В четырех статьях ордонанса Наполеон был объявлен «изменником и бунтовщиком»: «Всем губернаторам, военным командирам, национальной гвардии, гражданским властям и даже простым гражданам предписывается содействовать погоне за ним, арестовать его и незамедлительно предать военному суду»; «таким же образом должны быть наказаны <...> все военные и все служащие всех рангов, которые сопровождали Бонапарта или следовали за ним во время его вторжения на французскую территорию», а «также те, кто речами, плакатами или прокламациями выразил свое участие или подстрекал граждан принять участие в бунте»[1580]
.Однако, по мере того как Наполеон совершал свой орлиный полет от бухты Жуан[1581]
к Греноблю и от Гренобля к Лиону, а войска, которые, высылались против него, полк за полком, дивизия за дивизией, переходили к нему, Бурбоны стали паниковать. В Париже «дрожали от страха и толстый король, и его тощий двор», а рядовые роялисты «прятались по щелям, торопливо срывая с себя белые кокарды»[1582]. Король попытался было наладить отпор «изменнику и бунтовщику» военной силой: заменил военного министра Сульта (который лишь недавно сменил на этом посту Дюпона) герцогом и пэром А. Ж. Г. Кларком и призвал под знамена Бурбонов 100 тыс. военнослужащих, находившихся в отставке и в отпусках. Но и Кларк за девять дней своего министерства (с 11 до 20 марта) ничего изменить не мог, а из 100 тыс. призывников «явились только шесть (!! - Н. Т.) человек»[1583].