Крупный германский промышленник А. Баллин спросил Бетмана-Гольвега: "Почему, собственно, ваше превосходительство так страшно торопится с объявлением войны России?" Бетман ответил: "Иначе я не заполучу социал-демократов". Поэтому поводу Бюлов замечал, что Бетман-Гольвег хотел заострить войну именно "против русского царизма"3
.Но у Бетмана были и другие веские основания предполагать, что война примет характер похода германской империи против России и Сербии. Думать так позволяла ему в первую очередь позиция Англии, которая за всё время европейского кризиса, последовавшего после сараевского убийства, хранила загадочное молчание. Вильгельм II, несмотря на всю свою грозную риторику, опасался войны одновременно с Россией, Францией и Англией. Вхождение последней в русско-французский блок казалось ему особенно опасным из-за мощного британского флота, способного уничтожить германский.
В первые дни кризиса Эдвард Грей поспешил заверить германское руководство, что Англия предпримет всё возможное, чтобы умиротворяюще повлиять на Францию и на Россию. 18 (30) июля Бетман-Гольвег передал кайзеру доклад князя Лихновского, в котором тот сообщал, что в английских верхах ему дали понять, что позиция Лондона остаётся неизменной: "Все заверения со стороны Вены Санкт-Петербурга по поводу целей и образе действий Австрии в отношении Сербии, приводит лишь к отягчению ответственности России в глазах всех"4
. В Берлине были весьма удовлетворены такой английской позицией. Кайзер решил, что это лучшее доказательство английского нейтралитета, на который он сильно надеялся.11 (24) июля на встрече в Петербурге с Сазоновым и Палеологом английский посол Дж. Бьюкенен фактически признал, что его правительство, по всей видимости, останется в этом конфликте нейтральным5
.Палеолог и Сазонов передали Бьюкенену мнение царя, что Германия никогда не осмелится напасть на объединённый союз России, Франции и Англии6
. До сведения английского правительства было доведено, что Николай II крайне недоволен его позицией7.Сазонов указывал британскому послу на необходимость того, чтобы "Англия ясно и твёрдо дала понять, что она осуждает не оправдываемый обстоятельствами крайне опасный для европейского мира образ действий Австрии. В случае дальнейшего обострения положения, могущего вызвать соответствующие действия великих держав, мы надеемся, что Англия не замедлит определённо встать на сторону России и Франции"8
. Однако в Лондоне не спешили с подобными заявлениями, вступать в войну в августе 1914 г. там явно не хотели, не считая для себя этот момент подходящим. Лондон предпочёл бы, чтобы Германия завязла в войне с Россией, и обе державы как можно больше обескровили друг друга. Только тогда Англия могла бы вступить в войну. Но это было невозможно, если бы в войну вступила Франция. В этом случае Англии пришлось бы встать на защиту своей союзницы.13 (26) июля король Георг V заверил принца Генриха Прусского, что "мы приложим все усилия, чтобы не быть вовлечёнными в войну и остаться нейтральными". Ободрённые обещанием английского нейтралитета, немцы как могли торопили Австро-Венгрию с войной против Сербии.
В то же самое время Э. Грей успокаивал Россию и заверял её в том, что Англия верна общим с Россией и Францией интересам9
.16 (29) июля Грей встретился с германским послом в Лондоне князем К. Лихновским и предложил Вене английское посредничество10
. На заявление русского посла, что подобное предложение может создать в Берлине "неправильное представление о позиции лондонского кабинета", Грей ответил, что Англия не считает свои интересы затронутыми сербским ультиматумом11. Между тем Лихновскому Грей намекал, что если Германия начнёт войну с Францией, Англии придётся выступить на стороне Антанты.Когда император Вильгельм II узнал об этих словах Грея, он был взбешён: "Англия открывает свои карты в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грей определённо знает, что стоит ему только произнести одно серьёзное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет и оба тот час же притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын!"12
.18 (31) июля в Париже была объявлена всеобщая мобилизация в ответ на объявленную в тот же день всеобщую мобилизацию в Германии. Однако 19 июля (1 августа), несмотря объявленную Германией войну России, Франция объявлять войну рейху не спешила, хотя этого требовала военная конвенция между двумя странами.
19 июля (1 августа) 1914 г. германский посол князь Лихновский сообщил в МИД следующую информацию: " Только что сэр Э. Грей позвонил мне по телефону и спросил, могу ли я заявить, что в случае, если Франция останется нейтральной в русско-германской войне, мы не нападём на французов. Я заявил ему, что могу взять на себя эту ответственность, и он использует это заявление в сегодняшнем заседании кабинета"13
.