Император Николай II. Мученик

Государь полагал, что Извольский должен довести начатое дело до логического завершения. Кроме того, отказ от поездки в Англию, после всего происшедшего, действительно выглядел бы недружественным шагом. Поэтому Николай II разрешил Извольскому ехать в Лондон. Там министр встретился с тем же нежеланием помочь России, что и во Франции. Извольский попытался воздействовать на английское правительство угрозой омрачения дружественных отношений, с таким трудом намеченных во время Ревельской встречи русского и английского монархов. Выступая перед британским кабинетом, Э. Грей сообщил, что «Извольский заявил, что настоящий момент является наиболее критическим – он может укрепить и усилить добрые отношения между Англией и Россией или разорвать их совершенно»{274}. Извольский предупреждал Грея, что без Проливов ему в Петербург возвращаться нельзя и что он будет заменен «реакционным» министром{275}. Однако все его усилия не дали никакого результата.

26 сентября/9 октября Турхан-паша сообщил, что султанское правительство в целом согласилось с предложением России. «Против нашей формулы о Проливах Турция не возражает», – писал Чарыков Столыпину{276}. Но при этом турецкое правительство просило Петербург добиться согласия Англии и Франции на созыв конференции. В действительности, по сообщению посла в Константинополе И. А. Зиновьева, младотурецкое правительство было «не особенно расположено к разрешению вопроса о Проливах в желательном для России смысле»{277}.

26 сентября/12 октября Извольский в первый раз был вынужден публично признать, что ему было официально заранее сообщено австрийской стороной о намерении присоединить Боснию и Герцеговину. Он также признал, что обнадёжил Австрию, что Россия не сделает из этого факта casus belli{278}.

Между тем Эренталь публично заявил, что аннексия совершена по сговору с Извольским. Попав в столь щекотливую ситуацию, министр 29 сентября 1908 г. просил в письме к Чарыкову помочь ему «отмыться» от своих же интриг: «Благоволите доложить Государю: речь барона Эренталя, с подлинным текстом коей я познакомился сейчас, является образцом иезуитства и выставляет в совершенно ложном свете результат обмена мыслей в Бухлау»{279}. Извольский просил Государя разрешения выступить ему с разъяснениями в Государственной думе. Вскоре Н. В. Чарыков получил от Николая II телеграмму: «Обдумав предложение Извольского, нахожу, что его выступление в Думе полезно и лучше всякого другого способа для восстановления истины. НИКОЛАЙ»{280}.

Уехав из Лондона и Парижа с пустыми руками, Извольский хранил последнюю надежду на обратном пути остановиться в Берлине и договориться с германским руководством. Однако в ходе переговоров с В. фон Шёном Б. фон Бюловом и императором Вильгельмом Извольскому дали понять: Германия будет поддерживать свою союзницу Австро-Венгрию всеми силами и средствами; конференция, если она состоится, должна свестись только к двум пунктам: признание аннексии Боснии и Герцеговины и независимости Болгарии; вопрос о Проливах может решиться для России положительно лишь в том случае, если она договорится об этом с Турцией{281}. Берлинские переговоры означали полный крах Извольского. Бюлов писал по этому поводу: «В боснийском вопросе Извольский делал ошибку за ошибкой. Грубой ошибкой было то, что 15 сентября 1908 г. в Бухлау он не спросил Эренталя прямо и без обиняков, когда и в какой форме он намеревается предпринять аннексию Боснии и Герцеговины. Дальнейшей ошибкой было то, что, когда Эренталь поразил его аннексией, он не вернулся в Петербург, чтобы перед Думой и Царём мужественно защищать свою политику. Вместо этого он комичным образом объездил все европейские столицы»{282}.